Яйцо глака. Антология
Шрифт:
— Гарольд, я вам ни чуточки не верю. Для меня, к сожалению, важно одно — вы извращенец, потому что спите с проклятым яйцом, тогда как молодежь вынуждена страдать.
— При чем тут молодежь? Что вы знаете о молодежи? Вы слишком юны, чтобы разбираться в проблемах молодежи.
— Я слишком юна? Да посмотрите на меня, наконец! Вы видите синяки под глазами? Знаете ли вы, сколько бессонных ночей я провела за последний месяц из-за того, что вы поселились в нашем доме?
— Из-за меня?
— Вот именно! А теперь вы мне морочите голову идиотскими пожирателями морковки из космического
Яйцо буквально завертелось вокруг своей оси.
Цинтия не смогла сдержаться. Она схватила половую щетку и замахнулась, чтобы размозжить яйцо.
Я подставил себя под удар и спас яйцо от гибели.
Не успей я этого сделать, брызги глака разлетелись бы по окрестностям.
Мы сражались. Мы боролись и постепенно так увлеклись борьбой, что остановились лишь в тот момент, когда Цинтия стояла ко мне спиной, прижавшись всем телом, а я оплел ее руками. В гневе она откинула голову, и мое лицо погрузилось в пышные заросли ее черных кудрей, пахнувших нежным шампунем. Она была упругой надувной подушкой: если нажмешь, тело поддавалось, но лишь отпустил — восстанавливало форму.
Цинтия прекратила сопротивление и снова зарыдала.
Я повернул ее лицом к себе и попытался утешить.
Что мне оставалось делать? Выгнать ее, чтобы она рыдала на лестнице?
Неожиданно мы рухнули на кровать. Цинтия старалась раздавить яйцо пяткой, я перехватил пятку, а затем умудрился положить глака на пол, где он принялся скакать как сумасшедший.
И тогда наступила пора любви.
— Гарольд, — произнесла Цинтия в полдень за несколько минут до того, как ее мама должна была вернуться из супермаркета. — Мне плевать на то, кто ты есть на самом деле. Мне нужно только одно — занимать в твоем сердце первое место, а последнее пусть занимает эта марсианская курица.
— Клянусь, Цинтия, что все так и будет, — ответил я. — И пускай цыпленок будет нашей тайной. Никому ни слова!
— Не смей произносить слово «наша»! Если ты еще хоть раз заикнешься об этой утке в моем присутствии, я собственноручно раздавлю эту сволочь!
— Я не сказал «наше яйцо». Я сказал «наша тайна». Я имел в виду тайну, а не яйцо.
— Бог с тобой, мой дорогой. Усыпи меня своими ласками.
К счастью, уже через час у меня заболело горло. Это был дар небес, которым я заразился от Цинтии. Предпочтительнее было бы схватить ветрянку или свинку, но на крайний случай сойдет и ангина. Мне нужна была передышка, и вирус, таившийся в горлышке Цинтии, для этого вполне пригодился, ибо наградил меня жаром, ознобом и страшной слабостью.
Я оказался между нескольких огней: Мирна источала жар, Цинтия — враждебность к яичку, само яйцо требовало, чтобы я его высиживал. Я же был всего-навсего слабым человеческим существом.
Я сделал все, чтобы не выздороветь, но болезнь не смогла долго прикрывать меня. Сестры возбуждались от моей беспомощности. Ночи были ужасны. Сначала прибегала Мирна и, удовлетворившись, засыпала. Я прикрывал ее одеялом. Цинтия предпочитала сражаться со мной на другой стороне кровати. Она жарко шептала мне на ухо, затем,
Во мне не оставалось тепла для глака. Я был настолько заморожен и равнодушен к чужой беде, что если бы «Титанику» пришлось со мной столкнуться, он бы затонул в мгновение ока.
Глак находился в постоянной депрессии и разбрасывал по полу тряпки, в которые я его закутывал.
— Гарольд, — сказала как-то серым утром миссис Фонкль, — что-то происходит.
— Что? — спросил я слабым голосом, пытаясь сдержать кашель.
— Мать взрослых дочерей обычно бывает наблюдательной. Мои же дочки не совсем обыкновенные. И мне кажется, что вы, Гарольд, им нравитесь.
— Ваши дочки остроумны и умны, как пуговицы, — ответил я и сунул в рот старинный градусник, чтобы избавиться от необходимости продолжать беседу.
— Моя интуиция подсказывает, — продолжала квартирная хозяйка, — что они вам тоже небезразличны. Но когда я говорю «они», я не имею в виду только Мирну или только Цинтию. Вы меня понимаете? Кстати, почему ваше одеяло так трясется?
— Не обращайте внимания, — ответил я, прижимая яйцо ладонью.
— Жизнь состоит из решений, — продолжала миссис Фонкль. — Она состоит из игр и развлечений, но наступает время решать.
Я ожидал этого неизбежного разговора и готовился к нему. Не вынимая изо рта пробку в виде градусника, я вытащил из-под подушки тюбик со взбитыми сливками и в мгновение ока покрыл свое лицо белой пеной. При этом я взвыл, как филин.
Этого добрая миссис Фонкль не выдержала. Она медленно ушла на дно комнаты, не успев подать сигнала SOS.
Оттащив хозяйку в ее спальню и положив ее на кровать с влажным полотенцем на лбу, я вернулся к себе. Градусник валялся на полу и показывал нормальную температуру. Я закурил и огоньком сигареты подогрел ртутный шарик до тех пор, пока температура не зашкалила за все мыслимые пределы. Затем я положил градусник на тумбочку у кровати, а сам мирно улегся в постель и закрыл глаза.
Я ждал продолжения.
Сам же находился в коме. Это замечательное слово, и мой ответ враждебному миру. Кома!
Загадочная улыбка блуждала по лицу Джоконды, а моя рука ласкала теплое яйцо.
Естественно, хозяйка тут же вызвала врача.
— И когда это происходило, — услышал я голоса снизу, — его одеяло подпрыгивало?
— Как будто под ним находился мячик!
Они вошли ко мне. Я оставался в «коме» все время, пока доктор втыкал в меня иголки, делал анализ крови, уколы, а затем измерял кровяное давление.
Через некоторое время миссис Фонкль поднялась ко мне снова. Она была в прескверном настроении. Она потянула на себя одеяло, но я вцепился в него и не отдавал.
Тогда она заявила, что я жулик, симулянт, притвора и дезертир.
— Доктор Циппер сказал, что вы совершенно здоровы. У вас нет даже плоскостопия.
Никогда бы не подумал, что этот доктор Циппер так быстро меня разоблачит.
— Мистер Норт, попрошу вас признаться, к чему весь этот маскарад!
— Дорогая, — ответил я. — Дорогая, дорогая и еще раз дорогая!