Язычник
Шрифт:
Это пробудило его, но когда Мартин Коннелли попытался сесть, холодное дуло вновь уложило его на кровать — сопротивляться было невозможно.
В темноте, все еще полупроснувшийся, он не мог ясно различить фигуры, стоявшие вокруг его кровати.
И ощущал только смертельный холод, исходивший от дула пистолета.
На какой-то миг он подумал, что ему снится кошмар, но кошмар был наяву.
Коннелли близоруко заморгал, пытаясь разглядеть, что, собственно, происходит. Когда он увидел лицо одного из окружавших его людей,
— Вставай, — прошипел Питер Фаррелл, отступая назад. Он продолжал целиться в голову Коннелли, все время держа
пистолет в нескольких дюймах от его лица. Мартину казалось, будто дуло расширяется, превращаясь у него на глазах в широкий черный тоннель.
— Иди, — приказал Фаррелл, схватив Коннелли за одну руку и таща его в сторону двери.
Его сообщник схватил домашний халат, лежавший в изножье кровати, и швырнул его Коннелли. Тот посмотрел на Фаррелла, как бы испрашивая позволения надеть его, прикрыть свою наготу, хотя в этот момент ему было не до приличий. Однако он надел халат и прошел на лестничную площадку. Фаррелл следовал за ним по пятам с пистолетом в руке.
— Я уже вам говорил, что ничего не знаю, — спокойно, но надтреснутым голосом произнес Коннелли. Во рту у него было так сухо, будто кто-то набил ему рот песком.
Фаррелл схватил его за волосы, дернул голову назад и приставил пистолет к виску.
— Я не поверил тебе тогда и сейчас не верю. Отвечай, мать твою, — прошипел он.
— Ради Бога...
Его с такой силой ударили по спине, что он чуть не свалился с лестницы.
И свалился бы, если бы не успел вцепиться в перила. На дрожащих ногах он спустился с лестницы.
Фаррелл и его компаньон последовали за ним.
— Ты разговаривал с этой женщиной? — спросил Фаррелл.
— С какой женщиной?
— Со вдовой Уорда, с кем же еще.
— Почему я должен был с ней разговаривать?
Фаррелл ударил ногой Коннелли по самому низу спины; тот повалился ничком и покатился вниз по лестнице. Ударился о стену и прокатился последние несколько ступенек.
Фаррелл тут же схватил его, поднял на ноги и сунул пистолет ему под челюсть.
— Так ты разговаривал с ней? — повторил он.
— Нет, — сказал Коннелли, превозмогая сильную боль от падения. — Послушайте, клянусь вам, я ничего не знаю.
Фаррелл толкнул литературного агента так, что его голова с глухим стуком ударилась о стену. На какой-то миг Коннелли подумал, что он сейчас вырубится, но тяжелая пощечина привела его в себя. Фаррелл схватил его за плечо и поволок к закрытой двери, ведущей в холл.
— Что вы делаете? — спросил Коннелли, осознав, куда его тащат.
— Иди, — рявкнул Фаррелл.
Коннелли ткнулся в дверь, но ее тут же открыл изнутри третий их сообщник.
Литературного агента впихнули внутрь.
Все четверо стояли в комнате, и Фаррелл снова наставил пистолет на
— Что это за дурацкие шутки? — робко промямлил он.
— Это не шутки, — ответил Фаррелл и потащил его через комнату.
Кухня была большая, воздух здесь теплый и сухой.
Коннелли не знал, давно ли включена электрическая плита, но одна из конфорок была раскалена почти добела.
Глава 48
— Нет! — выкрикнул Коннелли, увидев разогретые конфорки и почувствовав их жар.
Фаррелл сделал шаг вперед и шарахнул его по лбу рукояткой тяжелого пистолета.
Литературный агент рухнул на пол, по его лицу потекла обильная струя крови. Перевернувшись, он застонал, и Фаррелл кивнул одному из своих сообщников.
— Успокой его! — сказал он.
Тот вытащил из кармана что-то похожее на длинную ленту. Обмотал ее вокруг подбородка Коннелли, одновременно закрыв ему рот, и поставил его на ноги. Затем к ним подошел третий и поднял его правую руку так, что она повисла в воздухе. Фаррелл по-прежнему не отводил от него пистолета.
— Я буду задавать свои вопросы только по одному разу, — сказал он, сверля глазами литературного агента — Так что слушай внимательно. Когда я буду задавать вопрос, рот тебе будут открывать. Если ты позовешь на помощь, я тебя пристрелю. Понял?
Коннелли кивнул, ощутив сильную боль в голове. Кровь заливала один его глаз, и он моргал, пытаясь как-то очистить его.
От плиты исходил сильный жар, и на его лице крупными каплями стоял пот.
— Где книга? — спросил Фаррелл.
Ленту сняли со рта.
— Не знаю, — ответил Коннелли, и его глаза наполнились слезами ужаса. — Не...
Рот вновь замотали.
Фаррелл кивнул.
Его сообщник, который держал руку Коннелли, прижал ее к самой большой конфорке.
Невыносимо мучительная боль распространилась сперва по руке, а затем и по всему телу. Вскрик Коннелли был приглушен лентой, он прозвучал не громче, чем всхлип ребенка в запертой комнате.
Кухню наполнил запах горящей плоти.
Когда наконец руку отдернули, часть плоти с нее прилипла к раскаленной конфорке. Небольшие кусочки кожи сморщились и поджарились, над конфоркой поднялись струйки дыма.
Чтобы Коннелли не потерял сознания, его все время били по лицу; боль от этих ударов не шла ни в какое сравнение с той дикой болью, которую он ощущал в обожженной руке, но все же не давала ему провалиться в забытье. На руке тотчас же вздулись волдыри, некоторые в форме конфорки. У него было такое чувство, будто кто-то обжег его руку паяльной лампой.
— Где эта чертова книга? — проревел Фаррелл, придвигаясь ближе. — Что с ней сделал Уорд?
— Не знаю, — прорыдал Коннелли; на его лице слезы смешивались с кровью и потом. На халате темнело большое пятно, а по ноге струилась — уже не сдерживаемая — моча.