Язык до Китежа доведет
Шрифт:
— Тихо! — Не слишком вежливо оборвал её я.
Внутри послышались лёгкие шаги.
Клацнула старая щеколда, и дверь широко распахнулась.
Я едва не лишился дара речи.
В тёмной прихожей замерла красивая стройная девушка в голубом платье и домашних тапочках. Её дивные волосы, источающие аромат липового мёда, водопадом рассыпались по плечам. Огромные глаза смотрели на меня с лёгким испугом и недоумением.
— Вам кого? — Тихо спросила она.
— О… Оля? Это ты? — С трудом выдавил я, борясь с предательской слабостью в ногах.
— Да, я Оля. А вы кто?
—
— Тише вы, мужа разбудите, — недовольно скривилась она. — Не знаю я никакого… — В глубине дома послышалось кряхтенье и шаркающая поступь. — Ну вот, разбудили…
— Оленька, душа моя, кто это там шумит? — Спросил хриплый голос, и из-за спины девушки показался… дядя Миша. Увидев меня, он протёр глаза, всплеснул руками и радостно воскликнул: — Сеня! Арсен-царевич! Добрался, наконец! Давно приехал?
— Вчера… Утром, — выдохнул я, переводя недоумённый взгляд с него на Олю и обратно. — А… Э…
— Ах, да, — засуетился дядя Миша. — Познакомься: это Ольга, моя жена.
Глава 24
— А это, — обратился Семёныч к девушке, — Это Арсений Берендеев. Наш Арсен-царевич.
— Жена? — оторопело пробормотал я, не веря собственным ушам. — Как жена? Вы же её дедушка!
— Ах, вот ты кто! Тот самый Арсен-царевич! Тогда понятно, — Ольга бросила на меня сочувственный взгляд и грустно улыбнулась. — Проходи в дом, дружок. Проходи, не стесняйся. Выходит, это тебе внучка наша непутёвая, Царствие ей Пресветлое, жизнь личную попортила?
Признаюсь честно, я ничего не понял, потому и отвечать не спешил. Молча проследовал за хозяевами в небольшую гостиную и опустился в предложенное кресло.
— Не верь глазам своим, — мяукнул тихий голосок под ногами. — Это не твоя Оля.
— А кто это здесь такой разговорчивый? — Девушка наклонилась и подхватила кошку на руки. — Никак сама Басилиса Бандитовна объявилась? Мявчик тебя по всей Нави разыскивает, а ты вона где! — Она почесала кису за ушком.
— Да. Меня Сеня нашёл, — опустила глаза Бася. — Нашёл и привёз сюда, в столицу. Но к прадедушке я пока не ходила, он ругаться будет.
В комнате повисла неловкая тишина.
Я сверлил взглядом Ольгу, она гладила кошку, отрешённо глядя в сторону, а дядя Миша замер у окна, уставившись куда-то вдаль. Объяснять мне что-либо никто не спешил.
«Не верь глазам своим», «Не твоя»…
И что Бася хотела этим сказать? Понятия не имею, но разобраться бы не помешало.
С трудом оторвав взгляд от лица хозяйки, я быстро оглядел гостиную.
Просторное и светлое помещение с тремя окнами в двух стенах, чистое и аккуратное. Воздух здесь свежий, ни пыли, ни затхлости. Пахнет садом и сухими травами. Мебель удобная, подобрана со вкусом: двухместный диванчик с кучей подушек, пара мягких кресел в вязаных чехлах, внушительный книжный шкаф и низенький круглый
Я последовал Басиному совету и старательно не поверил глазам. Как оказалось — зря: сейчас они меня не подвели.
Между зеркалом и окном висел задрапированный чёрной траурной тканью портрет Оли.
Моей Оли. Моей прекрасной Царевны-лягушки…
Не удивительно, что я обознался: они с хозяйкой дома похожи, словно родные сёстры. Практически одинаковые фигуры, волосы, разрез глаз. Но Оля на портрете обладала чуть менее пышными формами и более тонкими и мягкими чертами лица, а благодаря задорной улыбке казалась моложе, веселее и проще.
Несомненно, что портрет этот срисован со знакомой мне фотографии: девушка стояла посреди широкого зелёного луга, ветер развевал полы лёгкого летнего платья, а на голове красовался пышный венок из луговых цветов и трав. Именно в этом, до боли знакомом образе она так часто приходила ко мне во сне…
— Наша Оленька, — хрипло проговорил дядя Миша. — Красавицей была, вся в бабушку, — он обнял жену за плечи и нежно прижал к себе. — Жаль, ушла так рано…
— Ай-ай! — Отчаянно пискнула придавленная Бася.
Вывернувшись из Ольгиных рук, она спрыгнула на пол и пулей метнулась под моё кресло.
— Прости, кисонька, — выдохнул Муромский, вытирая слёзы. — Целую неделю гореутоляющим вином заливался, думал — полегчает, да как-то не очень. — Он повернулся ко мне. — Знаешь, друг Арсений, есть такое специальное вино…
— Знает он, знает, — нахально прервала его киса. — Испробовал уже. И всё по тому же поводу. Тоже не особо помогло, до сих пор на ровном месте в тоску ударяется.
Снова повисла неловкая пауза.
— Так значит, вы — Олина бабушка? — Тихо кашлянув, спросил я у хозяйки. Та кивнула. — А… Сколько же вам тогда лет? — Вырвалось вдруг у меня. — Ой, извините. Просто не верится, очень уж молодо выглядите.
— Мы ровесники, — усмехнулся дядя Миша. — Я даже чуть помоложе буду. Учились вместе, так и познакомились.
— А на внешность не гляди, — мягко улыбнулась Ольга-старшая. — Для Яги-привратницы есть особая привилегия. За то, что мы смолоду в образинах старушечьих ходим, в жизни совсем не старимся. Правда, мало кто из нас до преклонных лет доживает, — она бросила горький взгляд на Олин портрет и опустила глаза.
— Так ты, говоришь, только вчера прибыл? — Преувеличенно бодрым тоном спросил дядя Миша, садясь в кресло напротив. — А остановился где? У минотавра?
— Да, в «ПУПе», — подтвердил я, в глубине души радуясь смене темы. — На Самоварной улице.
— Правильно! Кухня там хороша, цены не кусаются. Мы и стражу у ворот предупредили, чтобы тебя прямиком туда направила, — кивнул Муромский. — Только вот не думали, что так долго добираться будешь!
— А он возле камня на Распутье не туда свернул, вот седмицу и потерял! — Наябедничала из-под кресла Бася.