Язык до Китежа доведет

Хорунжий Дмитрий

Признаюсь, от дядушкиного приглашения у меня потеплело на душе. Ведь это так здорово: попасть в совершенно чужой мир, и вдруг встретить здесь своего родственника!

Пообещав прибыть ближе к вечеру, я повернулся к Ольге.

— Удачи тебе завтра, Арсен-царевич! Уверена, всё будет хорошо! — Красавица-хозяйка заглянула мне в глаза, быстро чмокнула в щёку и, вспорхнув на крыльцо, скрылась в доме.

Мы с Басей вышли за калитку и двинулись в сторону троллейбусной станции.

— Ну и как? Ты доволен встречей? — Негромко мяукнула

кошка. — Узнал всё, что хотел?

— Тяжело сказать, — честно ответил я. — И да, и нет. Вроде бы и ответы получил, только далеко не те, на которые рассчитывал. Был бы Муромский чуть пооткровеннее…

— Угу. И нарвался бы на крупные неприятности, — ­завершила мысль киса. — Он же тебе вполне прозрачно на это намекнул. Так что всему своё время.

— Да понимаю. Потому не сержусь и… почти не обижаюсь. И так от новой информации голова пухнет. Ведь теперь некоторые моменты воспринимаются совершенно иначе.

— Да? Это какие же?

— Ну, к примеру, могу с уверенностью сказать, что в тот день дядя Миша попался мне навстречу далеко не случайно. Ведь с того момента всё и закрутилось.

— А мне кажется, закрутилось всё намно-о-ого раньше, просто ты этого ещё не понял, — загадочно мяукнула киса, после чего надолго замолчала.

В быстро темнеющем небе проклюнулись точки первых звёзд. Совсем рядом, в центре города, кипела развесёлая ночная жизнь. Здесь же, чуть в стороне от главных улиц, было тихо и на редкость пустынно. Не видно ни стражи, ни случайных прохожих. На столбах сияли редкие фонари, отчего тени под домами и деревьями казались только чернее и гуще.

Мне стало неуютно. Намного неуютнее, чем в диком лесу без единого огонька вокруг. Казалось, из тьмы подворотен за нами пристально наблюдают десятки недобрых глаз.

— Ну что, далеко нам ещё? — Нервно озираясь, спросил я у бегущей рядом кисы.

— Ближайшая станция — «Университет», до неё около версты, — спокойно ответила та. — Да не верти ты головой, иди спокойно. Никого здесь нет.

Прислушавшись к своим ощущениям, я ей не поверил. Более того: мне послышался подозрительный шорох из ближайшего переулка. Рука сама собой потянулась к карману, и в ладонь услужливо ткнулась гладкая рукоять дубинки.

В тот же миг дорогу нам преградила высокая нескладная фигура в сером рванье. Кошка коротко зашипела и испуганно шмыгнула мне за спину.

— Ну вот, а ты говоришь — никого нет, — криво усмехнулся я, демонстративно поигрывая подарком Златояра. — Слушаю вас, товарищ. Библиотеку ищете?

«Товарищ» растерялся, отступил на шаг и даже как будто стал ниже ростом.

— Я… Э-э-э… О великодушнейший! — Гнусаво проблеял он, не сводя с дубинки заворожённого взгляда. — Может ли несчастный Кадум, единственный пятый сын бедного хана Сарата, рассчитывать на твою щедрость и попросить пару жалких монет на мисочку плова из мяса наихудейшего барашка?

— Думаю, может, — кивнул я, вытаскивая

несколько медянок. — А чего он сам не попросит? Стесняется?

Брови незнакомца взметнулись так высоко, что едва не скинули с головы грязно-белый тюрбан.

— Он… Он просит! Просит! Я и есть Кадум ибн Сарат, бедный сын пятого несчастного… Короче, я это, я!

— А-а-а, тогда другое дело. Вот, держи! Тут и на кружечку ­кумыса должно хватить!

Схватив монеты, «ханский сын» низко поклонился и тихо скрылся в том же переулке, из которого ранее выскочил. Проводив его недоверчивым взглядом, Бася от греха подальше вскарабкалась ко мне на плечо.

— Не нравится мне этот Кадум, — проговорила она. — Весь фальшивый какой-то. Голосок вроде жалобный, а глаза холодные, так и зыркают из-под тюрбана! Явно гадость какую-то задумал, да колотушка твоя его отпугнула.

— Ладно тебе, — отмахнулся я, не торопясь, однако, совать дубинку обратно в карман. — Работа у человека такая — на жалость давить. Авось кто поведётся, и получит он на ужин свою мисочку плова.

— Чего же он в центре не промышляет? Тут ведь рядом! Два квартала пройти. Значит, стражи городской боится. А честным людям от неё скрываться незачем!

Киса ещё долго делилась своими подозрениями, но я совсем перестал её слушать, заинтересовавшись вдруг необычным устройством местных фонарей. На первый взгляд это классические четырёхгранные светильники из чугуна с матовыми слюдяными окошками. Но внутри… Внутри не горели сальные свечи, не чадило масло, не шумел светильный газ. За толстым непрозрачным стеклом замер в неподвижности продолговатый язычок золотого пламени. Он сиял и грел, словно маленькое солнце.

— Бася, что это там так ярко светит? — Тряхнул я плечом.

Кошка умолкла на полуслове, обиженно фыркнула, но, проследив за моим взглядом, соизволила ответить:

— Перо Жар-птицы.

— Да ну! Откуда?.. — Не поверил я. Вроде как даже в сказках это редкость была…

— Из зоопарка, откуда же ещё? — Хмыкнула киса. — Их там много, целый курятник.

— Курятник?!

— Ну да. За прошлое столетие с его магическими войнами Жар-птицы практически вымерли в дикой природе, а в зоопарке несколько экземпляров сохранилось. Вот их с обычными курами и скрестили, для увеличения поголовья и повышения плодовитости. Так что теперь эти пёрышки и улицы Китежа освещают, и на экспорт отправляются.

— Ну, вы, блин, даёте! — Восхитился я.

— С жар-курами только одна сложность, — продолжала Бася. — Горячие очень. Нужно вовремя вытащить яйца из-под наседки, иначе сварятся. Успевают не всегда, потому при птичнике есть лавка, торгующая печёными яичками. И, знаешь, на вкус они довольно неплохи. Никак не уступают обычным куриным. Идём скорее, станция уже близко.

Действительно, улица свернула к северу, и в конце её замаячил ярко освещённый павильон остановки. Я облегчённо вздохнул и прибавил шагу.