Язык птиц. Тайная история Европы
Шрифт:
Это очередная сложная идеограмма; чтобы дать ее перевод, нам придется напомнить что безумные, или простаки (niais), поднятые на вершину (palefrois) дерева (bois), — это один из самых общих иероглифов пуль-форбанов (pul forbans), или масонов Африки.
Затем путешественники подходят к удивительному фонтану, представлявшему собой изображение всех семи планет, или недели Квинты, однако дни недели были расположены в необычном порядке. Вот эти планеты, вместе с соответствующими каждой из них цветами:
1. Сатурн — синий
2. Юпитер — фиолетовый
3. Солнце — золотой
4. Марс — красный
5. Венера — зеленый
6. Меркурий — горностаевый
7. Луна — серебряный.
Как видим, Луна здесь
Значение этого лунного герба, соответствующего самому высокому градусу, — троянский масон, семь, Пселион, закон правды. Греческая богиня Пселион — это женщина из Апокалипсиса, родившая перед драконом ребенка мужского пола, которому надлежало пасти все народы железным жезлом; Церковь считает этого младенца Антихристом, хотя он изображается невинным агнцем, спасшимся от огнедышащей пасти преследовавшего его мать дракона. Имя Пселион имеет значение «окова», или «судьба»; на французском его звучание может указывать фазы луны (Pselion — passe-lune), которые лежат в основе недель и месяцев нашего календаря. На надгробиях готической эпохи ее иероглиф — лев в ногах покойника (pie sous lion — Pselion), и этот иероглиф указывает на лунопоклонника. Если же покойник был солнцепоклонником, рядом со львом изображается золотой экю, или шкура (cuir), откуда происходит слово Carleon, слуга Карла. Когда рядом с покойником со львом была покойница с борзой, то они образовывали цепную формулу «Пселион, закон правды» (Pselion loi vraie).
Возле этого фонтана Панург был наряжен в самые диковинные одеяния и принял участие в церемонии, напоминающей ту, которую описывает Сервантес в своей новелле «Гитанилла», посвященной обрядам богемской секты графа Мальдонадо. Затем его ведут в небольшую часовню, где находится другой фонтан, вода в котором имеет тот же вкус, что и вино. Это и есть фонтан Молодости (Jouvence), который наши предки называли фонтаном Гувен (fon Gouvin) или Жювен (Jouvin). Жрица Бакбук заставляет его встать на колени и поцеловать край фонтана, предупреждая, что изречения оракула божественной бутылки нужно слушать только одним ухом (d'une oreille), что значит, что он отныне Diane-heurlie, то есть связан с судьбой Дианы; затем она шепчет ему в левое ухо (Tor-oreille), и это символизирует то, что он является сторонником закона Тарара (loi Тагаге), или света разума; ему остается еще овладеть последней тайной, заключенной в слове тринк (TRINQ). На еврейском TR-INQ означает закон поглощения, что на первый взгляд выглядит какой-то хитростью. Однако здесь перед нами не что иное, как знаменитый закон всемирного тяготения, открытый, как полагают, Ньютоном, который, тем не менее, не осмелился обнародовать его полностью. Закон поглощения более точен и более верен, чем закон тяготения. Действительно, первым действием любого живого существа, от микроскопической клетки до отвратительной крысы, является стремление проглотить все, что попадется. Именно благодаря поглощению это существо усваивает все, что ему необходимо для поддержания жизни и для того, чтобы стать самим собой, самодостаточной формой жизни, то есть Богом. В этом заключается тайна Евхаристии, редуцированная до своего научного значения и полностью освобожденная от излишнего мистицизма. Эта ассимиляция, усвоение всего необходимого для жизни, является работой предыдущего Грангузье, Грингале или Гулливера. Ее результат, или Квинта, достается последующему. Это все то, что человечество знает сейчас и узнает когда-либо.
Эта формулировка, одинаковая как для солнечной секты, так и для лунной, произносилась по-разному:
(…) Продолжение содержит, однако, несколько ценных разъяснений. Если Диана была принцессой Валентинуа из Дофине, то она была также и великой жрицей. Мы узнаем об этом из следующих стихов Панурга:
Треножник Пифии самой, Столь чтимой греческой землей, Вовеки не давал ответа Мудрей, чем прорицанье это. Сдается мне: не в Дельфах он, А здесь в часовне водружен.Эта секта была, таким образом, сектой Дофине, или, скорее, сектой не только Дофине, ибо ее следы были обнаружены и в Оверне, и необходимо заметить, что представители этих двух провинций сыграли главную роль во времена Революции. Но их секрет не был связан с Дельфами, поскольку Дельфы — это точный греческий перевод еврейского слова quine.
Брат Жан, олицетворяющий мужской начало, упорно отказывается присоединиться к секте, то есть жениться; он остается верным учению святого Иоанна, который в Небесный Иерусалим своего Апокалипсиса не пустил ни женщин, ни собак. Панург говорит ему, что это не помешает монаху быть совращенным Прозерпиной, Корой греков, которая
Теофиль Готье дал перевод этой идеи в своих великолепных стихах о смерти:
Хотя она ложится в каждую постель, Со своим белым венцом она остается бесплодной.Панург выражается более буржуазно:
Но ты послушай: может статься, Что, будучи рукой господней Низвергнут в пламя преисподней, Приглянешься ты Прозерпине.Это и есть квинтэссенция V книги. После этого Бакбук обращается к путешественникам с обстоятельной речью, в которой мы можем заметить очень любопытный пассаж о магнетизме: «Во что превратилось у вас искусство вызывать молнию и низводить с неба огонь, некогда изобретенное мудрым Прометеем? Вы его, уж верно, утратили; на вашем полушарии оно исчезло, меж тем как здесь, под землей, оно по-прежнему применяется».
Подобный пассаж можно встретить и у Сент-Ив д'Альвейдра; он самым решительным образом доказывает, что наши бабушки, представленные сенешалем Нормандии, знали гораздо больше того, что мы можем вообразить. Она провожает своих гостей мудрейшим из советов, советом иметь друзей: «Ибо все философы и древние мудрецы, дабы благополучно и беспечально пройти путь к богопознанию и к мудрости, почли необходимым, чтобы вожатым их был бог, а спутником — человек».
Таким было наставление всех древних тайных обществ, и в этом заключался секрет их могущества. Диана, разумеется, использовала его, чтобы завершить свою работу над столь замечательным творением, какое представляет собой V книга.
Что сделала она сама, а что — ее друзья? Мы оставим решение этой задачи тем, кто отважиться пойти по нашим следам. Все, что мы можем сказать сейчас, — это то, что если первые четыре книги Пантагрюэля несут на себе печать мужского гения, то в пятой книге преобладает гений женщины. Это никоим образом не умаляет достоинств этой любопытной книги, которая, напротив, по праву представляет собой изящный памятник вечной женственности.
Предисловие к книге «Полифила»