Язык североазербайджанских татов
Шрифт:
— Ой Шмая-разбойник, боюсь я, что с твоим спокойствием не миновать нам беды…
— Боишься, так помолись! А мне нечего бояться. Сто смертей уже видел, и сто первая уже не страшна…
Выбравшись по крутому спуску на длинную безлюдную улицу, они вскоре оказались на товарной станции, где важно и сосредоточенно гудели черные нахмуренные паровозы. Несколько грузчиков, молчаливых и мрачных, выносили из красных вагонов мешки и тюки.
Постояли несколько минут, глядя, как работают грузчики. У Шмаи сразу заблестели глаза. Он подошел к штабелям, нашел старшего,
Сбросив верхнюю одежду, чтобы сподручнее было работать, Шмая и Хацкель начали выгружать из вагонов мешки. Сперва было трудновато, но скоро они наловчились, и со стороны уже могло показаться, что это потомственные грузчики и работают они на товарной станции невесть сколько лет!
— Ну, Хацкель, теперь ты уже понимаешь, что мы с тобой нигде не пропадем? — улыбаясь, сказал наш разбойник, когда возвращались с работы, унося в карманах немного денег, а в руках — большие кульки с семечками, которые им дали сверх платы за работу.
По дороге они зашли в какую-то харчевню и впервые за много дней наелись досыта…
Было уже темно, когда они вышли из харчевни. Теперь нужно было найти место для ночлега где-то поблизости, чтобы чуть свет попасть на станцию и снова разгружать вагоны.
Двери и окна повсюду уже были закрыты. Приятели шли не спеша, чувствуя большую усталость. Непривычка таскать тяжелые мешки давала себя знать. Но они были счастливы, что им удалось прибиться к какому-то берегу, найти хоть какую-нибудь работенку. Теперь дела пойдут как по маслу!
Дойдя до небольшого заснеженного бульвара, Шмая увидел группу вооруженных солдат и офицеров. Он толкнул плечом Хацкеля, бросив при этом:
— Шире шаг! Видно, что-то неладное случилось…
— Может быть, облава?
— Холера их знает! Может, и они бездомные, как мы, и ищут где бы переночевать?
— Чтоб они себе уже могилу нашли! — буркнул Хацкель. — Эх, поскорее бы нам добраться до нашего дворца!
Они прошли мимо бульварчика, оставив позади вооруженных солдат, и с облегчением вздохнули. Пронесло! Да, в самом деле, что-то тревожно нынче в городе. Надо поскорее забраться в свое логово и не мозолить глаза патрулям.
На соседней улице послышались частые выстрелы. Взрыв бомбы всколыхнул воздух. Из окон домов посыпались стекла.
— Ой, Шмая, бежим! — испуганно крикнул Хацкель.
На сей раз наш разбойник, не вступая в спор, схватил дружка за рукав, бросился вместе с ним в ближайшую подворотню, перелез через каменную изгородь, и через несколько минут оба очутились в глухом переулке, освещенном багровым заревом.
— Красиво горит! — сказал Шмая. — Слышишь, как весело рвутся пули и гранаты? Могу пойти с тобой на пари, что это большевики взорвали склад с боеприпасами. Видно, люди не дремлют, хотят выпроводить непрошеных гостей с музыкой… А теперь давай добираться до нашего дворца.
Но не успели они дойти до первого перекрестка, как услышали за спиной конский топот и грозный окрик:
— Стой! Стрелять будем!
К ним с диким криком мчались гайдамаки в высоких папахах. Хотя Шмая и не мог толком разобрать, чего от них хотят, но одно было совершенно ясно: новое несчастье нависло над ними. Их судьба теперь уже зависела от прихоти этих вооруженных до зубов душегубов.
Тучный мордастый казак с длинными усами, размахивая перед Шмаей кулаком, кивал в сторону пожарища:
— Твоя работа? Ты поджег наш склад? Повесить тебя мало, подлая харя!
Шмая пытался что-то объяснить, но тут другой синежупанник изо всех сил ударил его прикладом.
Шмая не успел прийти в себя, как ему уже скрутили назад руки и связали их веревкой. То же самое проделали с Хацкелем и погнали их к площади, где уже стояла под конвоем целая толпа задержанных.
Конвоиры ругались, били людей прикладами и наконец повели их по безлюдной улице по направлению к Лукьяновке.
— Видишь, Хацкель, — тихонько сказал Шмая, придя в себя после удара, — а мы еще волновались, что негде нам будет сегодня ночевать. Бог милостив, он нас не забывает…
— Они могут нас в тюрьму загнать?
— А почему бы и нет? Они — хозяева и могут сделать с нами, что захотят… Но ты не падай духом. Видишь, сколько людей с нами? Нам и в тюрьме скучно не будет…
— О таком веселье я всю жизнь мечтал!
— Недаром говорят старые люди: от тюрьмы и от сумы не зарекайся…
— А если нас там прихлопнут?
— Дурак! Разве можно столько людей перестрелять? — показал Шмая на толпу арестованных. — Просто мы переходим на иждивение гайдамак. Они уж позаботятся о нас, они за нас обо всем подумают…
— И в такую минуту у тебя шуточки на уме!.. А ты когда-нибудь сидел в тюрьме, Шмая? — упавшим голосом спросил Хацкель.
— Нет. Хоть я и разбойник, но в тюрьме еще не бывал. Правда, на тюрьме уже как-то сидел, крышу чинил…
— А ты заглядывал всредину? Там очень страшно?
— Не очень страшно, но и не весело тоже… Да ты не дрейфь! В тюрьме сидят люди, а там, где люди, всегда жить можно…
— Ты с ума сошел! Что ты говоришь?
— Будь мужчиной, Хацкель! Выше голову! Если б нас тащили в тюрьму за кражу, за то, что мы человека убили, стыдно нам было бы. Мы бы шли с опущенной головой. А нас, выходит, за политику взяли… Это совсем другое дело. И главное — не одни мы…
Толпа задержанных брела по заснеженным, пустым улицам мимо домов с погасшими окнами, с наглухо заколоченными дверьми. Шмая уже успел познакомиться кое с кем.
Нужно сказать, что нашему кровельщику только в первые минуты было страшно, но скоро, в окружении такой толпы, он уже не испытывал страха. Он даже пытался шутить, но усатый конвоир, все время следивший за ним, заметил это и толкнул его прикладом в спину.
— Разговорчики! — заорал он. — И тут ты людей за большевиков агитируешь?! Погоди, мы с тобой еще потолкуем там!.. — кивнул он в ту сторону, где уже виднелись кирпичные стены, вышки и железные ворота Лукьяновской тюрьмы.