Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие
Шрифт:
Практически любой литературный текст, рассмотренный на содержательном уровне, в каком-то смысле даже предполагает аномальность (с точки зрения некоего «прототипического мира») героев – невероятно сильных в героическом эпосе, невероятно умных – в детективе и пр., фабулы и сюжета – невероятность событий и обстоятельств, например, в авантюрном романе или научной фантастике и т. д. И эта аномальность выступает едва ли не определяющим фактором вообще порождения данного текста как такового – жанровым, сюжетно-композиционным и др.
Но это – аномальность художественного текста в модусе «реальность». И тогда справедливо возникает еще один вопрос: существуют ли собственно текстовые
Таковой для текстов можно было бы считать, например, законы жанра, скрупулезно регистрируя их нарушения для трагедии, детектива или сонета. Однако в истории литературы хорошо известно, что самые удачные произведения вырастают как раз из нарушения жанрового канона. И тем более жанровая неопределенность присуща современной литературе.
Видимо, нарушение жанровых канонов, самих по себе весьма расплывчатых и неопределенных, входит в «правила игры» в литературе и должно быть признано скорее нормой, нежели аномалией. Аномальным в прагматическом смысле будет, скорее, слепое следование «канону» – как провоцирующее неинформативность, тавтологичность и, как следствие, возможный провал в плане художественного воздействия на читателя.
Можно предположить, что для художественного текста, рассмотренного в модусе «текст», аномалиями можно считать всевозможные языковые аномалии – разного рода нарушения при употреблении слова или порождении высказывания на формальном и семантическом уровне.
Однако точно так же, как в наших предыдущих рассуждениях, когда логическая аномалия типа *круглый квадрат (в модусе «реальность») не ведет к подлинно языковой аномалии, можно говорить и о том, что действительно языковая аномалия с точки зрения системы языка не обязательно ведет к аномалии собственно текстовой (в модусе «текст»). Ведь цитированные выше языковые аномалии, взятые применительно к модусу «текст», вполне адекватны, потому что очевидным образом функционально нагружены (т. е. выполняют художественную задачу) и прагматически успешны.
Получается, что данные языковые явления, будучи на самом деле аномальными с точки зрения реализации закономерностей системы языка, не являются аномалиями с точки зрения «законов порождения» данного художественного текста – в его художественном пространстве они не только вполне «нормальны», но и представляются единственно возможными в свете концептуализации столь странного «возможного мира», задаваемого художественным текстом, например, «Котлована» А. Платонова или «Старухи» Д. Хармса.
Возвращаясь к исходному для нас рассмотрению феномена художественного текста в парадигме «реальность» – «текст», можно оценить ситуацию следующим образом. Система общенародного языка, ее лексика и грамматика, будучи внеположной художественному тексту, по отношению к художественному тексту выступает как «реальность». Тогда и системно-языковые аномалии в языке произведения, наряду с разобранными выше «содержательными» аномалиями на уровне жанра, героев, сюжета, также должны рассматриваться как аномалии текста только в модусе «реальность», не являясь таковыми собственно в модусе «текст».
Значит ли это, что мы вообще не можем говорить о собственно текстовых аномалиях? Как нам кажется, их все же возможно определить в случаях, когда в произведении нарушаются некие общие принципы текстопорождения.
Это, например, аномальная вербализация текстовых категорий (связность, целостность, единство и пр.), это аномальный ввод интертекста, это нарушения в области субъектной модальности текста (аномальный
Отвечая на вопрос о возможности существования собственно текстовых аномалий, мы должны помнить и о том, что художественный текст – многослойное и многомерное образование, и понимаемые таким образом собственно текстовые аномалии будут аномалиями только в одном плане – а именно с точки зрения структурной, формальной организации художественного текста.
1.2.2. Типология языковых аномалий в художественном тексте
В первом приближении возможны четыре типа соотношения нормы и аномальности применительно к художественному тексту: 1) Языковая концептуализация «правильного мира» «правильным языком» (поэзия и проза реализма, историческая и мемуарная литература и пр.); 2) Языковая концептуализация «неправильного мира» «правильным» языком (фантастика Гофмана и Гоголя, сказки, легенды и мифы); 3) Языковая концептуализация «правильного мира» мира «неправильным языком» (например, сказ Лескова или Зощенко); 4) Языковая концептуализация «неправильного мира» «неправильным языком» (А. Платонов, обернуты, литература модернизма и пр.).
Но при более глубоком рассмотрении дело обстоит несколько сложнее. Это связано со спецификой значения концептов «правильный / неправильный мир» и «правильный / неправильный язык» применительно к сфере художественного произведения.
Очевидно, что для денотативной сферы художественного высказывания понятие «правильности / неправильности» мира не может иметь ничего общего с его онтологической реальностью. В современном гуманитарном знании давно уже никто всерьез не говорит о том, что денотатом (экстенсионалом) художественного высказывания является реальная (физическая и социальная) действительность.
В традиционном логическом анализе языка, восходящем к Г. Фреге, художественное высказывание вообще интерпретируется как высказывание с нулевым денотатом [Фреге 1997]. В таком случае мы автоматически должны считать аномальным, «неправильным» с точки зрения соответствия действительности любое художественное высказывание как продукт художественного вымысла.
Аналогичным образом применительно к художественному тексту нужно уточнить понятие «правильный / неправильный язык». Точно в том же смысле, в каком любое художественное высказывание может трактоваться как аномальное отражение мира, оно может трактоваться и как аномальная актуализация языка. Получается, что любое художественное произведение актуализует и «неправильный мир», и «неправильный язык». Тогда оперирование понятием «аномальность» вообще утрачивает какой-либо методологический смысл.
Нам ближе точка зрения В. Руднева, который считает денотатом художественного высказывания естественный язык, на котором написано произведение [Руднев 2000: 48]. А референтом художественного высказывания является фрагмент виртуального, воображаемого «художественного мира» автора, актуализацией которого является произведение.
В этом случае, напротив, никакой – ни онтологической, ни логической, ни языковой – аномалии не содержит такое высказывание, как Наш звездолет взял курс на созвездие Кассиопеи, которое, строго говоря, ничуть не более фантастично, чем Все смешалось в доме Облонских. Ведь «художественный мир», актуализованный обоими этими высказываниями, может быть осмыслен как нормальный, мотивированный, с отсутствием нарушений в сфере причинно-следственного детерминизма.