Йога для истинной женщины
Шрифт:
Мне тоже помогает, поняла Тамара. Простое, но такое удивительное удовольствие – быть полностью до конца в своем теле. Вот оно прогнулось, вот выгнулось. Вот бедро включилось, вот нога задрожала. Вот пресс почувствовался, а вот напряглись мышцы спины. И не отпускает ни на секунду, потому что, как только потерял концентрацию, тут же потерял равновесие и выпал из позы. «Внимание, – повторял раз за разом Мастер Биту. – Внимание, внимание. Не отпускайте внимание».
– В прошлом жить нельзя, – сказал Мастер Биту во время вечерней лекции и посмотрел, как Тамаре показалось, прямо на нее. – Вся человеческая жизнь, она в настоящем
Магда уехала через неделю вместе с большой группой людей, которым пора было возвращаться к семьям и работе. Ретрит показался Тамаре удивительно тихим после их отъезда, но странным образом тишина не казалась тяжелой. Так, причиняла легкое беспокойство, как пара туфель, которые то ли жмут, то ли нет.
– Ты красивая, – сказал Тамаре Мастер Биту как-то после вечернего класса. – Очень красивая. Ты такая красивая, что можешь до конца жизни больше ничего не делать, если не захочешь. Если тебе этого хватит. Подумай. Подумай здесь, – тут он с силой ткнул ее пальцем в центр груди. – Бог тебе очень много дал. Что с этим делать?
Каждую минуту ты решаешь. Вот здесь тебе дал, – тычок в центр лба, – чтобы думала хорошо. И вот здесь, – еще один тычок в сердце, – чтобы ум не думал, что он главный. Понимаешь? Каждую минуту ты выбираешь, как твоя жизнь дальше пойдет. И в эту минуту выбираешь, и в следующую. Понимаешь?
– Понимаю, – растерянно сказала Тамара.
Учитель улыбнулся.
– Не понимаешь пока. Точнее, понимаешь ты, а ум не понимает. Это ничего. Умом необязательно. Просто помни: каждую минуту выбираешь.
Тамаре показалось, что она действительно что-то невероятно важное поняла в эту минуту, что-то, в корне меняющее – все. Но когда она пыталась назвать это «что-то», дать ему определение, ничего не получалось. Так бывает, когда видишь что-то краешком глаза, но стоит повернуть голову – и все, исчезло. Она вдруг почувствовала досаду, как пятилетний ребенок, от которого родители прячут конфеты. Мастер Биту только смеялся, но так заразительно и не зло, что Тамара засмеялась тоже.
– Приезжай через год, – сказал Мастер Биту. – Я вижу, ты приедешь. Это хорошо.
Она вернулась в Москву дождливым осенним вечером в странно приподнятом состоянии духа. Не то чтобы хотелось улыбаться и скакать, но хотелось действовать. Физически и созидательно. Хотелось взять лопату и вскопать огород, или пробежать марафон, или посадить дерево. Ей казалось, что, если бы ей прямо сейчас предложили своими руками построить дом, она бы, не задумываясь, пошла таскать бревна. Мысль о том, чтобы вернуться в понедельник в офис, где сальный взгляд начальника будет провожать каждое ее движение, а коллеги перешептываться за спиной, не вызывала ничего, кроме отвращения.
Но было и еще что-то, тугим обручем обхватившее грудь, становившееся тяжелее с каждым шагом. Она вошла в квартиру, поставила чемодан у двери, постояла в тишине, не зажигая света. Стянула с ног кроссовки и босиком прошла в гостиную. За окном ранние сумерки без борьбы отступили под натиском дождя, и комната была укутана в темноту, настолько полную, насколько только бывает темнота большого города.
Она неслышно подошла к полке над телевизором, где на самом видном месте лицом вниз лежала рамка с фотографией. Она лежала так последние три года. Тамара бездумно приподнимала ее, протирая пыль, и никогда не разворачивала.
Ее рука опустилась на тыльную сторону рамки, пальцы ощутили шершавую поверхность подставки. Вдох. Выдох. Пальцы сомкнулись, и она подняла рамку, поставив ее ровно. Ее взгляд мгновенно скользнул по фото без всякого ее участия.
Паша смотрел в камеру, а она смотрела на Пашу. Обе Тамары – и та, что на фото, и та, что смотрела на счастливую пару, пойманную в моменте, – смотрели на Пашу, как будто в мире не существовало больше ничего, как будто вся вселенная была стянута вдруг в одно человеческое существо. В комнате было темно, но на фотографии совсем не сложно увидеть румянец на Пашиных щеках, выцветший зеленый цвет его рубашки, красные, как вишни, губы. У Паши всегда были такие удивительно красные губы, товарищи дразнили, мол, стащил у жены помаду. Паша только смеялся. Он вообще много смеялся, вот как сейчас, глядя прямо в камеру.
Обруч вокруг груди вдруг сжался невероятно туго, дыхание перехватило, и несколько бесконечных моментов Тамара едва не запаниковала, ей показалось, что она больше никогда в жизни не сможет вдохнуть. А потом все вдруг закончилось, воздух хлынул в легкие оглушающей волной, и невидимый стальной удав, пытавшийся сломать ее грудную клетку, разжал объятия, отступил. Не до конца, но далеко – так далеко, что его присутствие едва угадывалось.
Тамара вдохнула полной грудью, не отрывая взгляда от фотографии. Яркость красок померкла, растворяясь в темноте комнаты. Спустя минуту Тамаре уже с трудом удавалось различить лица. Рука потянулась сама перевернуть фото лицом вниз – и остановилась. «Ты можешь смотреть на меня», – прозвучал в голове такой знакомый и удивительно ясный голос. Ее собственный голос ответил: «Я могу на него смотреть».
Она оставила фото на месте.
В понедельник Тамара не пошла на работу, а пошла утром в банк. Она попросила выписку со счета и поговорила с финансовым менеджером. После этого она поехала в офис, кивнула в ответ на приветствия, игнорируя летящие вслед «Что-то она мало загорела» и «Небось, в номере не сильно загоришь», и направилась прямиком в отдел кадров. Взяв бланк заявления об уходе, она без малейших колебаний его подписала. Кадровичка раскрыла было рот, но Тамара посмотрела на нее так, что желание задавать вопросы пропало мгновенно.
Конечно, ее стремительности было мало. Потянулись мучительные две недели, когда босс то и дело допрашивал, требуя объяснений, а коллеги перестали даже делать вид, что шепчутся, и обсуждали версии в голос. Самой необычной Тамаре показалась история про то, что она попала в гарем к какому-то индийскому радже, от которого теперь ждала ребенка. Большинство, однако, не разделяло столь буйных фантазий и сходилось во мнении, что босс просто переводит ее из сотрудниц в любовницы. Сам босс был горячим сторонником этой версии, то и дело подкарауливал Тамару в углу приемной или по дороге в туалет и то сулил купить квартиру и поселить «на всем готовом», то угрожал «ославить на весь рынок». Тамара на все отвечала одинаково: