Йормунганд
Шрифт:
— Умные мальчики не станут подозревать членов моей семьи в моем присутствии, — сказала Ванадис вкрадчиво. На мгновение он увидел, как полыхнули золотом ее глаза.
— Я пошутил, — сказал Йормунганд. — Надеюсь, если придется, меня ты будешь защищать так же ревностно.
Улыбка Ванадис стала чуть теплей.
— Я постараюсь, — сказала она. — Что наденешь на свадьбу? Я подберу платье в цвет.
— Я не пойду на церемонию.
— Я не про церемонию. Я же Дочерь, забыл? На церемонии я буду в белом, и соединю узами молодых, — она хихикнула. —
— Кого ты хочешь заставить ревновать? У тебя размолвка с ухажером, потому ты внимательна ко мне, да?
— Во всем искать подвох, — Ванадис притворно вздохнула и погладила его по волосам, — какое милое качество.
— И полезное. Ванадис, я ценю все то, что ты даешь мне, но я тебя не понимаю.
— А если я всего лишь по-женски влюбилась? А ты, жестокосердный, мучаешь и отвергаешь меня.
Йормунганд дернулся.
— Что за глупости? — сказал он сварливо.
— Тем не менее, ты не слишком противишься.
Эгна уже давно сплела венок и теперь смотрела, как они переговариваются.
— Унеси в мои апартаменты, — сказала ей Ванадис повелительно, — и положи в воду, сохранить свежесть.
Эгна поклонилась и убежала, оставляя мокрые отпечатки босых ног.
— Уже скоро, — Ванадис прищурившись, посмотрела в прояснившееся небо. — Совсем скоро.
Йормунганд поморщился. Он не любил внезапных странных фраз и перемен настроения Старшей Дочери.
— Я научу тебя, — неожиданно сказала Ванадис, — простой уловке, как освободиться от печалей. Как забыть про горести и радоваться жизни.
— Это ведь не связано с поеданием определенных грибов? У меня от них несва…
Она наклонилась и поцеловала его прохладными губами. Ванадис пахла яблоками. Теперь всегда, подумал Йормунганд, прикасаясь к ее округлым бедрам, яблоки для меня будут пахнуть Ванадис.
Гарриетт протянул уличной торговке две медных монеты. Монеты круглые, без обточенных краев, на каждой широкий горбоносый профиль красовался с одной стороны и завитушка с другой. Старушка с лицом запеченного яблока и пахнущая лежалым хлебом ловко выхватила у него денежки, поднесла к глазам, а затем положила на деревянную тарелку порцию рыбы с картошкой.
— Эй, картошки маловато, — сказал Гарриетт.
Старушка подкинула еще одну картофелину со дна, горелую. Гарриетт скривился, но спорить со старухой не стал. Еще и плюнет в качестве подливы.
— Тарелочку-то верни потом, — старушка подала ему посудину скрюченными пальцами.
— Ага, — Гарриетт присел неподалеку, на завалинку постоялого двора, в котором остановился. Ему не хотели сдавать комнату, на пиры Альфедра всегда прибывало много народу и мест не хватало. А тут еще свадьба. Пришлось посулить больше, чем мог заплатить. Глазея по сторонам и пережевывая кусочки рыбы, он раздумывал, как выполнить цель своего путешествия и где раздобыть денег на обратную дорогу.
Поев, он отряхнул посудину и подал
— А ты хорошо говоришь по-нашему, — сказала онаю — И выправка у тебя не простая. А лицо черное и в лохмотья завернут.
— Да у тебя глаз-алмаз, бабушка, — Гарриетт усмехнулся.
— Купец разорившийся? Али воин заморский?
— Нет, — Гарриетт провел пальцами по усам. — Скажи, в этих местах еще помнят о сыне Альфедра — Сиги?
Старушка пристально вгляделась в него.
— Да ты, вроде, помоложе его.
— Да не, бабуля, куда мне до родства с князем.
— Я помню, — сказала она, — сына Альфедра по имени Сиги. Хочешь услышать историю о нем, или ты ее знаешь?
— Я хочу услышать и сравнить с тем, что знаю, — ответил Гарриетт.
— Прижила его Фригга с братьями мужа. Пока тот в походах был, а они его землями правили. Так что не родной он ему, по крови вроде как и родной, а не его. Пригожий был, вот как Бальдер сейчас, толстенький, румяненький.
Гарриетт вспомнил мелкого и пузатого подростка Бальдера и хмыкнул про себя.
— Только нрав у него с детства был не чета Бальдеру. Трусливый был, из Гладсшейна ни ногой. Еще и ворожить умел, слыханное ли дело? Бабское ремесло, — сказала старуха так, словно сама не женского племени.
— Ворожить? — удивился Гарриетт.
— Ага, ворожбой своей проклятой друга своего в могилу свел. Друзей мало у него было, да и тем завидовал. Сиги, — сказала она, — после того из города выгнали, сам Альфедр его до кораблей довел. И больше не видели. Сгинул.
— Бывает же, — сказал Гарриетт.
— А какую сказочку ты знаешь, милок?
— Да ту же самую, бабуля, — он положил ей еще медную монетку. Торговка едой накрыла ее ладошкой.
— Только в моей сказке, — сказал Гарриетт, покручивая ус, — Сиги не умеет колдовать.
Выглядел Гарриетт и правда как бродяга, от долгого пути лицо потемнело, а одежда обветшала. Деньги зашитые в седло коня потрачены, да и сам конь продан. Надежды, что его пустят ко двору князя, нет никакой. Гарриетт было попытался завербоваться в дружину. Но и здесь неудача. Места в дружине Альфедра считались тепленькими и тщательно охранялись старыми вояками. Гарриетт первый раз оказался в Гладсшейне, поручиться за него некому.
Когда Сиги отправлял его в путь, он дал Гарриетту свое кольцо, письма к тем, кто мог его помнить и помочь, и напутствия. Напутствия не пригодились. Кольцо пришлось заложить и не выкупить, а письма потерялись при переправе через широкую реку, названия которой он не запомнил.
Теперь Гарриетт шел по тесным улочкам и раздумывал, где бы раздобыть денег и как, во что бы то ни стало, встретится с князем. Он надеялся, что во время соревнования такой шанс у него будет, но старик то ли устал от людей, то ли действительно боялся за свою жизнь, но пробиться через слуг не удалось. А встреча со жрицами ничего не дала, кроме чувства попранной гордости.