Йоше-телок
Шрифт:
— Ребе, дорогой, — упрашивал он, — отдайте его мне, уж я из него выбью правду.
Люди были заодно с Авишем. Они хотели крови, крови виновника, навлекшего несчастье на город.
— В порошок его сотрем! — гремели мужские голоса.
— За наших птенчиков! — присоединялись к ним визгливые женские голоса по ту стороны двери.
Но раввин не позволил им.
— Куне, — сказал он шамесу, — приведи свою дочь. Может быть, она что-нибудь скажет в лицо обвиняемому.
Реб Мейерл сам не особо верил, что сможет чего-то
— Нашел с кем говорить! — бормотали они друг другу.
Но все вышло совсем иначе. Дочь Куне было не узнать. Если прежде Цивья ничего не желала отвечать и только таращилась застывшим взглядом, то теперь она делала все, что говорил ей отец. Ей было довольно одного его взгляда.
— Пойдем, Цивья, — спокойно, но твердо сказал он, — тебя зовет раввин.
Цивья, держась за краешек отцовского рукава, подошла к столу.
— Прикрой волосы, — наставительно сказал отец, — нельзя стоять перед раввином в таком виде.
Она натянула повыше сползшую шаль.
— Цивья, раввин хочет задать тебе вопрос, — продолжал наставлять отец, — его бояться не надо. Раввин, чтоб он был здоров, тебя не обидит. Ты должна ему отвечать, слышишь, Цивья?
— Угу… отвечать… — повторила она и закивала головой.
Поначалу раввин расспрашивал ее, как ребенка.
— Скажи, — обратился он к девушке, показывая пальцем на Йоше, — ты знаешь этого человека?
— Хи-хи, — засмеялась она, — да…
— Как его зовут?
— Йоше-телок, — сказала девушка так весело, как будто с ней ничего не произошло.
— Нельзя так называть человека, — поправил ее раввин, — его зовут Йоше.
— Хи-хи, Йоше, — повторила она.
Раввин просиял.
— Она разговаривает как разумный человек, — сказал он обоим судьям.
Теперь он перешел к более трудным вопросам.
— Скажи-ка, — реб Мейерл заколебался, не зная, как ее назвать: он никогда не обращался к женщинам по имени, — этот юноша, Йоше, когда-нибудь оставался с тобой наедине?
Девушка захихикала, но отец сердито взглянул на нее.
— Цивья, не смейся! — приказал он. — Раввин спрашивает, оставался ли Йоше с тобой наедине. Он ведь оставался, когда я посреди ночи уходил к покойнику.
— Да, оставался, — повторила девушка.
— Он с тобой любезничал? — осведомился реб Мейерл.
Девушка не поняла. Она заткнула рот концом шали, чтобы не засмеяться. Раввин стал искать другое слово, чтобы выразить свою мысль.
— Я имею в виду, — сказал он, — он позволял себе вольности? Брал тебя за руку? Говорил ласковые слова? Обещал жениться?
Девушка прыснула. Как тогда, в начале зимы, на печи в доме шамеса, она стала придвигаться к Йоше. Она прижималась к нему пышной грудью, которая теперь стала вдвое больше, и хихикала.
— Хи-хи-хи, эй ты, Йоше… жених… Цивьи… хи-хи-хи.
Комната
— Ай, ай, — вскрикивали люди, — ты слышал?..
Всем все стало ясно, даже реб Мейерлу.
Он лишь хотел услышать главное, хотя уже не сомневался в том, что случилось на самом деле.
— Дочь Куне, — он вдруг обратился к ней по имени отца, как к почтенной женщине, — произошло ли между вами то, что пристало мужу и жене? Скажи суду.
Девушка не поняла.
Реб Мейерл нашел другое слово:
— У вас было соитие?
Девушка не поняла.
Реб Мейерл, очень сконфуженный, несколько раз снял и надел свою облезлую шляпу, ища слово, которое девушка поняла бы. Он покраснел. По его старым костям растекся жар, и от великого замешательства реб Мейерл сказал самыми простыми словами, как в Торе.
— Он лежал с тобой? — спросил раввин.
— Хи-хи-хи! — залилась девушка.
Но Куне-шамес стукнул по столу.
— Цивья! — окликнул он ее голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
И смех ее резко оборвался.
— Хи-хи, он спал, — сказала она, — Йоше-телок меня спал… хи-хи, на печке…
В комнате поднялся оглушительный галдеж. Сколько реб Шахне ни стучал по столу, все было без толку. Снова послышался возглас Авиша-мясника:
— Вот так телок! Это же бык, не будь я еврей…
Собравшиеся снова хотели избить Йоше, и снова реб Мейерл не позволил им.
— Люди! — воскликнул он. — Идите себе спокойно по домам! Теперь суд, с помощью Всевышнего, все сделает сам и сообщит городу свое решение.
Но никому не хотелось уходить. Больше всех упирался Авиш.
— Ребе! — суетился он. — Я забьюсь в уголок, сяду за печкой, меня даже не видно будет…
Но раввин не позволил ему остаться. Даже Куне-шамесу он велел идти домой вместе с дочерью. Люди, недовольные приказом, покинули комнату суда.
Как только все ушли, реб Мейерл взобрался по лестнице, приставленной к книжным полкам, с таким проворством, будто был вовсе не стариком, а молодым парнем. Он в два счета вытащил охапку огромных запыленных растрепанных книг в кожаных переплетах и вместе с двумя другими членами суда всю ночь корпел и мудрил над ними.
Нелегко пришлось реб Мейерлу и двоим его помощникам, сидевшим над большими книгами.
Что Йоше-телок виновен — это было ясно даже реб Мейерлу, а двоим другим судьям и подавно, но не было никаких свидетелей, которые видели бы произошедшее. А по закону нужны свидетели, которые бы присутствовали при этом. С другой стороны, сирота ведь ясно сказала все перед судом. Правда, на девушку нельзя всецело полагаться, поскольку она — причастное лицо, а причастному лицу верить нельзя. Но она ведь дурочка. Можно допустить, что она говорит чистую правду. Если бы он хоть отрицал обвинение! Но он ничего не отрицает. Он говорит недомолвками, не отвечает как следует.