You raped my heart

salander.

— Значит, — тянет Эрик, — сука из Эрудиции сдохла?

— Сдохла, — подтверждает Тобиас, затягивая ответ на секундную паузу, — и моя мать умерла.

— Правда? — Эрик аж подается вперед. — Вот так сюрприз. И кто же сейчас здесь всем заправляет? — он спрашивает, а сам так внимательно смотрит на Итона. На заматеревшего, повзрослевшего Итона, и его глаза, эти глубокие, уставшие глаза, глаза старика на молодом лице. — Может, ты, Четыре?

— Может,

я.

— И ты решил меня помиловать? Это забавно, — Эрик хрипло смеется.

— Я не люблю убивать. В отличие от тебя.

Эрик ухмыляется, встает на ноги, ощущая, как ему в ноздри ударяет вонь собственного немытого тела.

— Еще одно, — произносит Четыре. — В городе ты не останешься. Можешь жить, но за пределами Чикаго.

— Стена?

— Стена.

— Хорошо, — отзывается мужчина, поправляя воротник на кожанке и проходя мимо Тобиаса.

— Эрик, — он останавливается, замирает, разворачивается, смотрит, — вчера вечером были ее похороны. Мы кремировали ее. Прах у Трис. Если хочешь, то я попрошу ее, чтобы…

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— Эрик, это не мое дело…

— Верно, это не твое дело, — и взгляд жжет.

— Но дослушай, — просит Четыре, и, наверное, за все долгое время они говорят спокойно, настолько спокойно, насколько могут говорить извечные враги и соперники. — Эрик, я не думаю, что Кристина бы хотела, чтобы ты и дальше продолжал идти по кривой дорожке.

— Это что, жалость, Четыре?

— Нет, это уважение к ней. Она ведь что-то в тебе разглядела. Не испогань это. Хотя бы ради нее.

Эрик и Тобиас смотрят друг на друга долго. Эрик вдруг хмыкает, растягивает губы на косой манер. Они ведь оба полумертвые-полуживые. Итон ведь тоже потаскан, выжат и разбит. Смерть матери не прошла для него даром. Но война она такая — забирает всех. Эрик кивает Четыре — легкое движение подбородком вниз. Это почти признание его заслуг и очевидной силы духа. Четыре — лидер по рождению и призванию, он сделает этот город лучше, а Эрику тут не место. И он уходит, разворачиваясь на пятках, этим своим привычным, размашистым шагом. Он уедет за стену. Как его родители когда-то, оставит прошлое далеко за поворотом дороги и встретит свое будущее, каким бы оно ни было. Но перед уходом непременно примет душ. Мужчина принюхивается к своей куртке и морщится.

Вот так зажигаются и тухнут революции. Они проносятся вихрем по людским жизням, собирая свой урожай. Они забирают всех, кто им нравится: стариков, детей, лидеров, лжецов, ублюдков, праведников, невинных. Всех, чье лицо и чьи помыслы им

приглянутся. Революция забрала Кристину, забрала Джанин Мэттьюс и Эвелин Джонсон. Макса ждет казнь. Эрик знает это, покидая город, в котором прожил всю свою жизнь. Но Макс ее заслужил. Он не предал бы свои идеи. Такая верность поражает и вызывает уважение, но именно за такую верность и погибают. Эрик знает, что центральное здание Эрудиции было взято штурмом за считанные часы, знает, что теперь этот город станет совсем иным. Эрик вспоминает Кристину. Мимолетом, ненароком, чтобы просто помнить. Она заслуживает памяти. А он не снимает с себя вины за ее смерть. Эрик знает, что виноват. И впервые в жизни эта вина ему небезразлична. Она ест душу. Но память придает и сил. Жить и помнить, что все могло быть еще хуже.

Мотор машины ревет. Тори спит, устроившись на сидении. Брайан все молчит. Эрик ведет машину уверенно, фарами разрезая ночную темноту. Он не знает, что ждет его впереди, там, за стеной. Он пошел туда, куда когда-то ушли его родители и не вернулись. Он знает, что не вернется. Такова воля Четыре и таково его собственное желание. Чикаго для Эрика — мертвый город, полный призраков. Живых там более нет.

Мужские руки уверенно поворачивают руль. На шее — знакомый медальон со знаком родной фракции. Ее медальон. Блестящая побрякушка. Так подумал Эрик, но оставил ее себе и даже стал носить, там, под одеждой, под футболкой из черной ткани. Джип проносится мимо вырастающих грядой с правой стороны деревьев. Их зеленая листва ярка даже в густой темени ночи. Зеленый. Эрик вдруг улыбается, едва приподнимая уголки губ. Криво, конечно, на свой манер, но все же улыбается. Зеленый — цвет надежды. У Кристины были зеленые глаза. Кажется, девочка подарила ему надежду. И мир вдруг перестает скалиться.

Комментарий к Глава 44

Что там обычно говорят, когда история заканчивается? Благодарят. И я хочу поблагодарить. Я скажу простое слово “спасибо” абсолютно каждому, кто читал, кто верил в персонажей, кто сопереживал им. А вы все, дорогие читатели, должны сказать “спасибо” двум девушкам, которым эта работа посвящена: Soverry и Kristall_Rin. Они были самыми первыми, кто захотел от меня работу макси-формата, и во многом они виноваты в том, что я за нее взялась. Благодарите их. И я им благодарна за первоначальную веру в меня, как в автора.

История моих Эрика и Кристины закончена. История моих Эрика и Кристины такова. И для меня этот финал - светлый.

Спасибо всем.