You raped my heart

salander.

— Уилл! — Четыре старается остановить его. Но удары сыплются на Эрика с оглушающей скоростью. Он вынужден опуститься на колени, ощущая, как кожные рецепторы реагируют на боль, считывают ее, посылают импульсы в мозг, который осознает, что происходит, дает прочувствовать весь этот шквал ударов. Как жесткие костяшки впиваются в его тело, кусают, оставляют фиолетово-желтые разводы. Эрик кашляет, выплевывая кровь. Горло саднит и разрывает. Он больше не слышит голоса Четыре, не чувствует пола под собой, не ощущает хватку Эдварда на своей руке.

Мир кажется глухим, он сужается до светлого пятна на противоположной стене. Больше нет ничего. Лишь боль, громкий отзвук собственного сердца в висках и шумящая кровь по венам.

— Что здесь происходит? — Сквозь пелену собственного сознания Эрик слышит чей-то голос. Спокойный, уравновешенный, сейчас с нотками гнева, злости и раздражения. Макс отлично скрывает эти чувства, но Эрик научился их различать.

Внезапно мужчина понимает, что его больше никто не держит. Он сгорбился на четвереньках на каменном полу. Глубоко и хрипло дышит, стараясь прийти в себя. Кажется, чертов мальчишка вырвал ему одну из серебряных серег, то ли в губе, то ли в брови. В теле такая пульсация боли, что Эрик не может понять, что именно отдает этим неприятным, тянущим, ноющим ощущением.

— Это его расплата за избиение Кристины. — Четыре, чертов Четыре все и всегда знает. Эрик снова сплевывает кровь на каменный пол и садится, приваливаясь к стене.

— Хай, босс, — небрежно кидает он Максу. Даже сейчас, побитый, с воздухом, с глухим свистом вылетающим из легких, Эрик ведет себя нагло. От него разит собственным самодовольством. И это бесит троих парней. Макса сейчас это лишь злит.

— Вы сдурели?! — Самый старший из лидеров Бесстрашия редко повышает голос. Он делает это лишь тогда, когда по-настоящему гневается. — Поднимите его. Отведите в лазарет. Живо!

Макса ослушаться боязно. Особенно, когда его голос звучит громче, чем обычно. Уилл кривится — на его лице написано, что он и пальцем не пошевелит в том, чтобы помочь Эрику.

— Быстро, я сказал!

Четыре вздыхает. Он не ослушается Макса. Никто не ослушается Макса. Тобиас и Эдвард помогают Эрику подняться на ноги, а потом начинают двигаться в сторону лазарета.

Кристина втягивает носом воздух. Ее ноздри трепещут. Девушка пытается успокоиться. Она крепко обнимает себя руками и кусает губу. Но она взвинчена, на пределе, на нервах, волоком вьющихся под кожей.

— Он заслужил это, — говорит Трис, не понимая причины такого нервозного состояния подруги. Кристина и сама не понимает природу ее волнения. И пока совсем не хочет об этом думать.

— Я знаю. — Девушка хмурит лоб и бросает взгляд на стул, на котором сидел Юрай — тот ушел тренироваться, удостоверившись, что с подругой точно все хорошо. — Просто трое на одного — разве это честно? Я не желаю ему смерти.

— А разве верно и правильно бить девушку? К тому же, твои переломы еще не зажили до конца. — Возмущается Трис. — Неужели ты жалеешь его?

Кристина недобро смотрит на подругу.

— Нет,

я его не жалею, — тихо произносит она, прячет собственное лицо в своих раскрытых ладонях. — Просто… — Кристина запинается. Что просто? Она не знает. Не знает, почему волнуется, почему переживает. Это ведь Эрик. Эрик, черт возьми. Он бил ее, унижал, называл ничтожной и слабой. Но она видела его боль. Она видела что-то запретное, словно прикоснулась к его душе. И это не дает Кристине покоя. — Это несправедливо, Трис.

Подруга молчит, не возражает. Трис кажется, что говорить сейчас с Кристиной бесполезно, пусто, глухо.

— Отдыхай, — произносит она. — Я пойду. У меня есть дела.

— Да, конечно, — кивает брюнетка и пытается слабо улыбнуться. Кристине не кажется, что это выходит удачно.

Когда Трис покидает ее палату, Кристина смотрит на дверь. Черная. Как и все в этой фракции. Слишком черная. Она будто напоминает о боли. С тех пор, как девушка выбрала Бесстрашие, боль стала неотъемлемым спутником ее жизни. Своя боль, чужая боль — не важно. Она просто была. Иногда Кристине казалось, что это чувство забралось к ней под кожу, срослось с клетками, стало частью организма. Может так оно и было.

Кристина не хочет больше боли. Это жестоко. Это бесчеловечно. Девушка именует себя дурой, когда свешивает ноги с больничной койки. Она найдет Четыре, Уилла, Эдварда и Эрика и остановит это. Никто не будет страдать из-за нее. Даже Эрик.

Кристине все еще больно идти — тело ноет и саднит. Но на завтра это уже пройдет. Останутся лишь цветы синяков на коже. Но и они со временем сойдут. Кэм осматривал ее руку. Сказал, что все обошлось, она повреждена слабо — ей вовремя вернули кости на место. Спасибо за это Эрику. Какая ирония.

Девушка толкает дверь лазарета и замирает на пороге. У Эрика разбито лицо. Нижняя губа рассечена, бровь порвана — такого знакомого кольца на ней нет, под глазом наливается фиолетовый синяк, нос смотрится несколько неестественно — его необходимо вправить, как и челюсть. Кристина невольно делает шаг назад, впуская Четыре и Эдварда в палату. Эрик потерял сознание. Его тело скрыто одеждой, но девушка знает, что он избит. Избит сильно. Кристина прикладывает ладонь ко рту, наблюдая, как парни небрежно мешком бросают Эрика на одну из коек.

— Зачем вы так? — Тихо спрашивает она.

— За тем, чтобы он больше не подходил к тебе.

— Он избил меня за дело, — говорит Кристина. Зачем ты это делаешь? Зачем заступаешься за него? Зачем? Брюнетка не понимает сама себя. Все из-за гребаного страха? Все из-за него? Лучше бы она никогда не видела этой картины, что режет ей сознание до сих пор и заставляет невольно задаваться вопросом о том, кто такой Эрик на самом деле и что же он пережил. Нет. Нельзя. Не там копаешь, девочка.

— Плевать. Он просто не должен был этого делать. — Отрезает Четыре и покидает палату. Кристина смотрит на Эдварда, тот жмет плечами и тоже уходит.