Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
Власов не слишком удивился: он понимал, что ушлый юде наверняка выпутается из неприятностей. Как и то, что Гельман, взяв Власова в оборот, так просто от него не отстанет. У него явно был какой-то свой интерес, не вполне понятный, но отчётливо ощутимый.
И еще - Фридрих точно помнил, что не говорил Гельману своего отчества. Стало быть, информацию о нем действительно кто-то слил заранее.
– Пойдемте к столу, - Гельман, похоже, взял на себя функцию распорядителя.
– И позвольте предложить вам...
– он протянул один из бокалов.
– Я уже говорил вам, что не...
– сердито начал Власов, но был поспешно перебит:
– Это безалкогольное! Эльзасское безалкогольное красное вино. Очень полезно. Попробуйте, не пожалеете.
Фридрих взял бокал, осторожно принюхался, пригубил.
– Действительно,
– Лишний раз доказывает, что, чем меньше в напитке спирта, тем он приятней на вкус... Хорошо, что по Женевскому договору Эльзас остался нашим. Французы бы в жизни не додумались производить такой продукт. Для них, наверное, кощунственна сама идея.
– Ну почему же?
– не согласился Гельман.
– Французы его и производят. Их там еще много осталось, далеко не все уехали после войны. Просто они имеют дойчское гражданство...
– Вот именно. Имеют дойчское гражданство, подчиняются дойчским законам и вообще существуют в пространстве дойчских ценностей. И хотя сухой закон в число таковых, к сожалению, пока не входит, французского культа спиртного у нас нет. Кстати, безалкогольное вино - это чисто дойчское изобретение. Технологию придумал доктор Карл Юнг, еще в начале века.
На сей раз Гельман не стал спорить и молча осушил свой бокал, содержимое которого, как догадывался Фридрих, было отнюдь не безалкогольным. Стоило галерейщику поставить бокал на стол, к которому они как раз подошли, как в его кармане в очередной раз ожил целленхёрер, и Гельман, сделав извиняющийся жест, вступил в очередные переговоры. Власов не слишком огорчился и стал присматриваться к соседям. Среди таковых обнаружились Варвара Станиславовна (она сидела, сосредоточенно ковыряясь вилкой в каком-то сложном салате), молодой человек немногим старше двадцати со светлыми в рыжину волосами, лобастый, в некрасивых очках с пластмассовыми дужками, сидевший с тарелкой в руке справа, вполоборота к старухе (похоже, он только что что-то втолковывал своей соседке), мужчина со светлой густой шевелюрой и бородой, чем-то напоминавший новгородского купца (выглядел он на сорок с лишним, но Власов подумал, что без бороды он наверняка окажется моложе), и высокая худая дама в темно-зеленом, с длинным лицом и длинными тонкими пальцами, какие обычно называют артистическими (эта, напротив, выглядела моложе своих лет, и лишь присмотревшись к морщинкам у глаз и коже на шее, можно было понять, что ей около пятидесяти). Стульев за этим столом было только три, но один оставался свободным и придвинутым к столу; вероятно, мужчины, включая и Гельмана, не занимали его в присутствии стоявшей дамы, а та, в свою очередь, тоже по каким-то причинам не хотела садиться. Фридриху были чужды подобные рыцарские предрассудки (имеющие, кстати, мало общего с поведением исторически достоверных рыцарей), но он тоже остался на ногах, решив, что так будет удобней беседовать, а также и перейти отсюда в другое место, если там покажется интереснее. Он коротко кивнул в знак приветствия и взял с блюда с фруктами мандарин.
Тем временем Гельман на удивление быстро закончил свои переговоры, ухватил с подноса проходившего мимо официанта широкую рюмку (на сей раз с белым вином) и залпом осушил ее. Власов понадеялся, что теперь тот представит его соседям, но галерейщик рвался возобновить прерванный разговор.
– Так о чем бишь мы?
– повернулся он к Фридриху.
– Ах да - о французах. Вы, в общем-то, правы - это еще один народ, способный на что-то путное только под чужим руководством. В данном случае дойчским, но это неважно...
– В данном случае, - усмехнулся Власов, - скорее американским, если говорить о территории самой Франции. И я бы не назвал результат особенно путным...
– Главное, что не своим собственным, - отмахнулся Гельман, игнорируя последнее замечание.
– Сами по себе французы не способны управлять государством. Наполеон ведь тоже не был французом, он был корсиканцем... А когда французы предоставлены сами себе, они могут только пить вино, танцевать канкан и устраивать революции. Нет, я, конечно, ничего не имею против канкана, а также хорошего вина, даже если оно красное, - галерейщик, кажется, пытался каламбурить, - просто вот вам, пожалуйста, еще одна нация, органически неспособная господствовать даже над собой, не говоря уж о других - когда она пытается
– До Парижа монголы не дошли.
– Вы, Мюрат, - бородач легким смешком подчеркнул французское имя оппонента, - как обычно, передергиваете. У Франции было немало исторических успехов. Если рассуждать по вашей логике, то скорее ваших любимых англосаксов придется признать государственно несостоятельными, поскольку они проиграли французам сперва битву при Хастингсе, а затем Столетнюю войну...
– Ой, ну какие норманны французы, я вас умоляю! Они викинги. Варяги, если угодно. А Столетняя война только подтверждает мой тезис. Имея такой численный перевес, на своей собственной территории ковыряться больше ста лет... и что в итоге? Когда королевство приходится спасать какой-то деревенской девке с эпилептическими припадками - это, по-вашему, государственный успех? Это водевиль! Комедия делль арте! И ее же, кстати, в благодарность и сожгли. Не англичане сожгли! Хотя они, конечно, поспособствовали. Но приговор был вынесен французским судом, и французский король пальцем не шевельнул, чтобы ее спасти! Тут тоже, между прочим, просматриваются прямые исторические аналогии... вон ту рыбку не передадите?
– последнее было адресовано Власову.
Фридрих с усмешкой протянул ему тарелку и спросил: - Так к чему вы, собственно, ведете?
– К параллелям с "еще одним народом", который не решается назвать вслух, - подал голос молодой человек справа. Фридрих отметил, что есть в его голосе нечто неприятное.
– Отчего же не решаюсь?
– возразил Гельман.
– Да, я говорю о русских. Нет, я не хочу сказать, что они какие-нибудь там унтерменши, ненаучность подобных взглядов давно доказана... Народ как народ, хотя жулья хватает. Не лишенный талантов. Есть культура, есть наука... ну, не такая, как у нас, конечно, - слово "мы" было ввёрнуто так, что Фридрих так и не понял, кого же именно галерейщик имеет в виду, - а вот культура замечательная. Я люблю Достоевского. Предпочитаю его любому дойчскому романисту. Музыка неплохая, Мусоргский, Стравинский. Конечно, я имею в виду, - он сделал округлый жест рукой, - классику. Современная культура в России и не начиналась. Я вам, кажется, говорил: если в стране нет художников, в ней нет искусства. Но, по крайней мере, у нас осталась водка. Есть тут водка? Нет? Жаль, очень жаль, значит, и её не осталось...
– По-моему, вы и так многовато пьете, - заметил Власов.
– У меня был тяжёлый день, - отбрехался Гельман.
– Представляете, меня продержали в обезьяннике три часа. Вот, пожалуйста, типичная русская бестолковщина.
Власов не понял, что такое "обезьянник", но догадался, что это имеет отношение к полиции.
– Насколько мне известно, вы были задержаны за нарушение...
– начал он, но Гельман махнул рукой.
– Да какая разница, за что... В нормальной стране меня бы выпустили через полчаса. Или судили бы за те же полчаса. Но здесь, в этой стране... Дело в том, что русские в принципе не способны к управленческой работе, - продолжал разглагольствовать Гельман, жуя миногу и махая в воздухе грязной вилкой в такт собственной речи.
– Они не умеют наладить дело. Это, знаете, как музыкальный слух. У нас, дойчей и юде, он есть...
– он закашлялся. На скатерть полетели комочки пережёванной еды.
Фридрих молча пододвинул к нему салфетницу. Гельман, поблагодарив небрежным кивком, вытряхнул из кольца салфетку, помазал ей по губам и небрежно бросил на стол. Ему хотелось говорить.
– Каждый народ, - галерейщик поднял палец и уставился на него, явно нацеливаясь на небольшую речь, - имеет свой набор сильных и слабых мест. Например, негры хорошо играют в баскетбол, а юде плохо играют в баскетбол. Зато юде хорошо играют в другие игры, в которые негры играют плохо. И это важнее. Потому что есть такие игры, в которые лучше уметь играть - иначе народ неполноценен. По сути своей неполноценен. Ну вот, например, наука. Заниматься исследованием природы способны всего несколько великих народов. Дойчи, юде, англосаксы. А, скажем, японцы с трудом поддерживают у себя более или менее приличный уровень...