Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
– Я имел дело с учёными, - усмехнулся Власов.
– Там то же самое, что и везде.
– Ну да, да, политика, сплетни, пауки в банке... Но не только, нет! Тут важен идеал, - галерейщик разогнался: было видно, что он произносит эту речь далеко не в первый раз.
– Какие бы звериные нравы не царили в научных коллективах, идеал всё же существует и признаётся всеми, а всякие административные игры, делёжка средств, раздувание авторитетов и прочие "человеческие, слишком человеческие" дела осознаются как отклонение от нормы. И к этой норме всегда возвращаются, рано или поздно. Любой дутый авторитет будет рано или поздно скинут с пьедестала молодым исследователем, публикующим новую смелую гипотезу. Любая заадминистрированная научная область будет подвергнута критической чистке со стороны коммерческой
– Если дело в этом, было бы не так сложно научить тех же якутов математике, - не удержался Фридрих.
– Нет! Потому что социальная организация общества связана с социальными инстинктами. Например, представители некоторых народов органически не способны спорить с теми, кто выше их по рангу. В научном коллективе, собранном из молодых и стариков, молодые будут всегда кивать и смотреть в рот аксакалам. В то время как наука требует прямо противоположного: молодые чаще оказываются правы, чем старики, и те должны уметь и хотеть их слушать и учиться у них новому. Но на это способны только белые люди и некоторые очень продвинутые азиаты. У прочих все попытки заниматься наукой будут парализованы невозможностью ведения научной дискуссии, так как она сразу же сведётся к выяснению того, чей статус выше, после чего мнения самого статусного индивида автоматически будут приняты всем сообществом. Нравы обезьяньей стаи - вот что препятствует появлению негритянских учёных. Даже умный негр - всё равно обезьяна...
– Я вполне понимаю и разделяю основы расовой теории, - пожал плечами Власов.
– Ну и хорошо. Я, признаться, тоже. Хотя моя интерпретация несколько отличается от вашей, ну да это в данном случае неважно... Так вот. Русские в этом отношении уникальный народ. Они вполне способны к тем формам социальности, которые позволяют вести научные исследования. Они также способны к высоким проявлениям культуры. Нельзя также сказать, что русские этически неполноценны, хотя есть народы, о которых это сказать можно...
Михаил многозначительное хмыкнул. Гельман дёрнулся, но промолчал. Власов с трудом подавил улыбку.
– Но у русских есть фатальный дефект, который фактически ставит крест на возможности самостоятельного развития этого народа, - выдохнул длинную книжную фразу Гельман и вознаградил себя за неё большим глотком из золотистого фужера.
– Русские не способны к сколько-нибудь сложной и творческой административной деятельности, и это обстоятельство объясняет абсолютно всё в русской истории, - чуть громче, чем следовало, провозгласил он и сделал паузу - видимо, ожидая какой-нибудь очередной колкости от Михаила.
Тот, однако, проигнорировал - то ли рот был занят, то ли не хотел прерывать оппонента.
– Нет, конечно, я не про всех вообще, - зачем-то начал оправдываться галерейщик.
– Бывают, знаете ли, русские талантливые администраторы, я с такими работал... Просто их количество намного ниже, чем среди прочих народов. И явно недостаточно, чтобы управлять такой большой страной. Вот в чем все дело, Алексей, а не в азиатах! У азиатов, при всех их недостатках, есть такие качества, как послушание и трудолюбие. По-своему неплохие качества, особенно в смысле государственного строительства. Столь нелюбимые вами монголы создали достаточно эффективную систему управления, позволившую им контролировать три четверти Евразии. А китайская бюрократическая система классической эпохи - это же просто произведение искусства! Нет, беда русских не в том, что их поглотила азиатская стихия. А в том, что азиатами они быть не хотят, а европейцами - не могут.
– А почему не наоборот?
– иронически осведомился Михаил, пристраивая на хлеб тонкий черно-фиолетовый овал копченой колбасы.
– Может, и наоборот, - серьезно согласился Гельман.
– Так или иначе, русский начальник, - он безапелляционно махнул вилкой, - плохой начальник. Русский командир, - опять взмах, - плохой командир.
– он опрокинул водку в рот, закусил маслиной, сплюнул косточку на тарелку.
– То есть, я специально утрирую терминологию, беда даже не в том, что русские, как тут говорилось - рабы. А в том, что они, я еще раз извиняюсь - плохие рабы...
Михаил набрал воздух в легкие для ответной реплики, но прибалтийка его опередила.
– Мне кажется, Мюрат Александрович, вы клевещете на русских, - спокойно сказала она.
– Русские - очень хорошие рабы. Где еще в мировой истории вы найдете рабов, которые после четверти века унижений и издевательств, голода и террора - террора, замечу, опять-таки не имевшего исторических аналогов даже в самые варварские времена - после всего этого, получив, наконец, в руки оружие, не только не обратили его против своих мучителей, даже хотя бы просто не разбежались, чего уже было бы достаточно - нет, пошли воевать за этих мучителей, пошли отдавать свои жизни миллионами за то, чтобы и им, и их детям оставаться рабами и дальше и чтобы их мучители по-прежнему благоденствовали? Это нельзя объяснить даже такими эфемерными соображениями, как поддержка своих против инородцев. Ибо я решительно не понимаю, чем инородец Джугашвили был для них лучше инородцев Хитлера или Дитля. По-моему, во всех отношениях хуже. И нельзя сказать, что они этого не знали. Если твоя деревня, и ты в том числе, мрет от голода - ты поверишь собственному желудку, а не репродуктору на столбе. Если тебе говорят, что твоя мать - враг народа и диверсант пяти иностранных разведок - ты поверишь собственной матери, а не пытавшему ее палачу. Если ты хоть сколько-нибудь нормальный человек, конечно. Так что русские - просто идеальные рабы. Если бы, случись такое несчастье, Сталин победил, ему бы следовало поднять большой тост за русский народ.
– Но вы же не можете отрицать, что генерал Власов спас русскую честь, - возразил Алексей.
– Если бы все было так, как вы говорите, если бы все русские, ну или абсолютное их большинство, пошли воевать за Сталина и добыли ему победу - этот народ действительно не заслуживал бы ничего, кроме презрения. И это означало бы, что любые надежды на возрождение той подлинной Руси, о которой я говорил, бесповоротно похоронены. Но пять миллионов бойцов РОА доказали, что это не так!
– Пять миллионов - из двухсот? Это, по-вашему, не абсолютное меньшинство?
– А вот это уже совершенно беспрадонное передергивание!
– не выдержал Михаил.
– Двести миллионов - это все население тогдашнего СССР, а отнюдь не только русские! Причем вместе с грудными детьми и стариками!
– Но и пять миллионов - это отнюдь не только русские, - заметив Фридрих.
– В оперативное подчинение командования РОА были переданы практически все антибольшевистские формирования, укомплектованные советскими гражданами и белыми эмигрантами. Это, кстати, было очень мудрое решение, без которого нам крайне трудно было бы выиграть войну. Но Михаил прав в том смысле, что армия - это никогда не всё и даже не половина населения. Десять процентов - это максимум, что может позволить себе даже очень благополучная страна, и то на ограниченное время...
– Все равно, - стояла на своем Инга, - в Красной армии воевало больше, чем в Освободительной. И существенно больше. И более того - ну ладно, пусть тогда пропаганда, пусть верили репродукторам больше, чем своим глазам, пусть, даже получив оружие, боялись НКВД за спиной больше, чем Вермахта впереди. Но сейчас-то, сейчас! Когда коммунистической пропаганды нет и преступления большевиков хорошо известны! Вы знаете, что среди русских даже сейчас есть поклонники Сталина? Ревизионисты, отрицающие результаты Петербургского процесса?