Юго-запад
Шрифт:
Ночь прошла в ожидании. Радиостанции были все время включены на прием. Но Бальк и заменивший Фриснера новый командующий группой армий «Юг» генерал от инфантерии Велер, казалось, забыли о Будапеште и о тех ста восьмидесяти тысячах своих офицеров и солдат, которые все еще надеялись на спасение, заросшие, голодные, оборванные, остервенело огрызались на каждый удар советских войск. Огрызались, но отходили, отходили и отходили к дунайским мостам, к центру Пешта, прятались в лабиринтах городских подземелий, не в состоянии устоять против давившей на них силы.
Утром,
— Радиограмма от генерала Балька.
Вильденбрух сдержал себя, чтобы не выказать перед адъютантом ни волнения, ни радости, ни тревоги. Лицо генерала, когда он взял поданный ему небольшой плотный листок бумаги, было бесстрастно-спокойным.
Бальк сообщал, что согласно новому оперативному плану части 4-го танкового корпуса СС под командованием генерала войск СС Гилле нанесут удар на новом направлении — между Секешфехерваром и Замолью и должны соединиться с войсками Пфеффер-Вильденбруха к исходу дня тринадцатого января...
Мехбригада полковника Мазникова вместо с другими частями корпуса получила приказ занять оборону севернее Секешфехервара, на участке господский двор Дьюла — высота 214 — Замоль. Позиции стоявших здесь советских войск с утра одиннадцатого января атаковали три танковые дивизии и кавалерийская бригада противника.
Ночью батальон Талащенко сдал сбой участок и погрузился на машины. Колонна вытянулась головой на юг. Подняв воротники полушубков, молча сидели в кузовах грузовиков дремлющие солдаты. В центре и на северной окраине Бичке рвались мины. С передовой доносились редкие выстрелы, клокотанье пулеметов. Озаряя желтым заревом ночное небо, как вчера, как и все эти ночи подряд, одна за другой над развороченными черными снегами взлетали осветительные ракеты.
— Двигай, Федько! — хмуро сказал Талащенко, садясь в свой потрепанный «виллис».
«Здесь, кажется, немцы выдохлись. А там? Видно, опять попадем в самое пекло»,
— Т-так,— пробормотал Авдошин, задрав голову.— Рама появилась. Значит, опять полезут.— Он свернул папироску, протянул кисет Махоркину, который снаряжал запасную обойму для своего ТТ.— Закуривайте, товарищ гвардии лейтенант.
Командир взвода сунул пистолет в кобуру.
— Давай потянем, пока тихо.
Из тылов батальона ударили вдруг орудия, и над траншеей, пролетая в сторону противника, прошелестел первый снаряд.
Махоркин, с ярким авдошинским кисетом в руке, наклонил голову, прислушался. Лицо лейтенанта стало серьезным, и это совсем не шло к его полыхающим от мороза щекам и быстрым мальчишеским глазам с длинными темными ресницами.
Снаряды переброшенных на этот участок артиллерийских дивизионов рвались в стороне двух проселков, подходивших к шоссе Секешфехервар — Замоль, и где-то за горизонтом, скорее всего в местах предполагаемых огневых позиций вражеской артиллерии.
Противник ответил почти сразу. Разрывы тяжко сотрясали землю, опять перед брустверами
Пригнувшись, Махоркин достал из кармана полушубка свисток. Над окопами взвода пронеслась пронзительная длинная трель. Это был сигнал: «Внимание! По местам!»
Сгорбившись под тяжестью деревянных ящиков с противотанковыми гранатами, в траншее появились Бухалов, Гелашвили и еще двое солдат. Последним, тоже с ящиком, шел старшина Добродеев.
Гелашвили бережно опустил ящик на землю, повернулся к командиру взвода, доложил:
— Приказание выполнено, товарищ гвардии лейтенант! Доставили. И вот еще товарищ гвардии старшина помог.
— А она ка-ак ахнет! — хохотнул вдруг Бухалов.— Потом опять ка-ак ахнет!..
— Кто? — спросил Авдошин.
— Да мина ж, товарищ гвардии сержант! Совсем р-рядом. Перед г-глазами. Я думал, конец света...
В воздухе, прямо над головой, зазвенел тонкий нарастающий свист. Бухалов охнул и с разинутым ртом плашмя шлепнулся на дно траншеи. Остальные присели.
Резкий короткий взрыв был гулок и оглушителен, как близкий удар грома. Зажужжали осколки. Вдоль траншеи метнулась упругая, плотная волна воздуха. В ушах заныло от тупо давящей боли. Край траншеи обвалился, и над тем местом, где только что разорвалась мина, медленно поднимаясь, таяло серое облако дыма.
Отряхиваясь, как-то виновато улыбнулся Добродеев, Махоркин осматривался по сторонам. Отар Гелашвили, стоя на коленях, тряс за плечо Бухалова.
— Подъем! Кончай ночевать! Э, дорогой, подъем!..
—А?! — осоловелыми глазами посмотрел на него Бухалов.— Мимо, да? — Он сел, ощупал себя, потрогал зачем-то свои уши, глуповато ухмыльнулся.— Ох, черт! Чего это он ко мне привязался?
— Надо было покороче родиться,— сказал Авдошин.— А то вон какой вытянулся! Фриц тебя сразу засек. Думал, что генерал.
Бухалов обиделся:
— Вытянулся! Генерал! Тут пока генералом станешь, сорок раз накроешься...
— Тихо! — оборвал его Махоркин.
Сквозь грохот разрывов из-за бруствера донесся тяжелый, густой гул моторов. На левом фланге кто-то пронзительно закричал:
— Танки!
— Танки с фронта! — повторило несколько голосов в разных местах траншеи.
Детское выражение разом исчезло с лица командира взвода. Его синие глаза потемнели, и в них вспыхнули властные огоньки, Покрытые пушком щеки медленно заливала бледность.
— К бою!..
На роту Бельского противник бросил девять танков с десантом автоматчиков. Их поддерживала пехота. В воздухе снова засвистели крыльями «мессера». Один «тигр» был уже подбит артиллеристами. Накренившись, он остановился, но продолжал стрелять. Сидевшие на его брони автоматчики скатились в снег и, укрываясь за другими танками, пошли вперед по отлогому, заснеженному скату высоты.
От нервного напряжения Авдошина затрясло, как в приступе малярии. Он оглянулся на Добродеева, который вытаскивал из ящика противотанковые гранаты. «Ну что, старшина, дело-то хреновое?»