Юлий Цезарь
Шрифт:
Глава пятнадцатая
МАРТОВСКИЕ ИДЫ
Против него объединилась большая группа различных людей: влиятельных и незначительных, бывших друзей и прежних врагов, военных и гражданских чинов. Из них каждый руководился каким-нибудь своим собственным соображением и под влиянием своих личных невзгод присоединялся к обвинениям, предъявленным другими.
В феврале 44 года умерла дочь Цицерона Туллия, которую он очень любил. Цицерон был безутешен. Один из его друзей Сервий Сульпиций Руф написал ему сочувственное письмо. Руф, бывший консул и один из наиболее известных юристов тех дней, во время Гражданской
81
Николай Дамасский. «Жизнь Августа», F 130, 19. Здесь и далее перевод Е. Б. Веселаго.
В частности, он отмечает:
Подумай, до чего нас довели. У нас отнято то, что должно быть дорого людям не менее, чем дети, — отечество, честь, достоинство, все почести [82] .
Противостояние Цезарю его непримиримых политических оппонентов, таких как Катон, было вполне естественным, но теперь и умеренные политики, такие как Сервий Сульпиций Руф, и даже старые друзья Цезаря, такие как Гай Требоний, потеряли веру в него и выражали явное недовольство насажденной им государственностью, как он ее понимал. Как мог человек, покоривший весь мир, потерять поддержку людей, которые верно ему служили?
82
Цицерон. «Письма друзьям», 4, 5, 2.
После смерти Катона Цицерон написал ему похвальную речь. В этой работе Катон изображался образцом высокой римской морали, мучеником, погибшим за идеалы республики. Сочинение Цицерона привело Цезаря в ярость, но еще больше его возмутило то, что оно было тепло встречено читающей публикой. Цезарь не мог понять, как другие не видят того, что для него очевидно: республике пришел невозвратный конец. Больше того, этот конец был заслуженным, ибо республика служила лишь удержанию власти несколькими семейными кланами и их процветанию в ущерб всем остальным. Делать из Катона героя продажной отжившей свое системы Цезарь считал совершенно недопустимым.
На сочинение Цицерона Цезарь ответил ядовитым памфлетом «Антикатон», но вместо того, чтобы ответить Цицерону по существу, он всего лишь дал выход своему раздражению, да еще в грубой манере. Цезарь обвинил Катона в скупости, пьянстве и алчности и, в частности, укорил его в том, что он снова взял в жены Марцию, оставшуюся вдовой после смерти Гортензия, завещавшего ей свое состояние.
Цезарь писал:
Зачем, спрашивается, надо было уступать жену другому, если она нужна тебе самому, а если не нужна — зачем было брать ее назад? Ясное дело, что он с самого начал хотел поймать Гортензия на эту приманку и ссудил ему Марцию молодой, чтобы получить назад богатой! [83]
83
Плутарх. «Катон», 52.
На это Плутарх справедливо заметил, что корить Катона низкой алчностью, все равно, что Геракла называть трусом. Даже ближайшие друзья Цезаря не одобрили его сочинения. Цицерон же настойчиво рекомендовал всем знакомым его прочесть, понимая, что памфлет этот обличает прежде всего самого сочинителя, опустившегося до крайней несправедливости.
Вслед за Цицероном похвальную речь Катону написал Брут. Цезарь считал Брута своим сторонником, одобрил его деятельность на посту наместника Цизальпинской Галлии и собирался провести его в преторы, а затем в консулы. Цезарь не утратил веры в него, даже после того как Брут женился на Порции, дочери Катона и вдове Бибула, другого своего политического противника. Цезарь никогда бы не доверился человеку, превозносившему ценности оптиматов,
Цезарь, похоже, ничему не научился на ошибках прошлогоднего триумфа. Римскому народу нравились пышные зрелища, но когда Цезарь вознамерился отпраздновать победу над помпеянцами в Испании, устроив грандиозное шествие по городским улицам, триумф обернулся настоящей, выражаясь современным языком, пиар-катастрофой. В Галлии и Египте он побеждал чужеземцев и даже в Африке мог смело утверждать, что большую часть вражеской армии составляли нумидийцы Юбы, а вот война в Испании была истреблением римлян — родственников горожан, их сыновей и братьев. Горожане понимали, что Цезарю было необходимо подавить последний очаг сопротивления помпеянцев, но все же считали предосудительным публично отмечать этот успех, как если бы он одолел синекожих пиктов из Каледонии.
Впрочем, из тех, кто занимал государственные посты, отважился выразить свое недовольство лишь народный трибун Понтий Аквила. Когда Цезарь во время триумфа проезжал мимо трибунских мест, Аквила стал единственным, кто не поднялся, чтобы его поприветствовать. Цезарь пришел в негодование и воскликнул: «Не вернуть ли тебе республику, Аквила, народный трибун?» И еще много дней, давая кому-нибудь какое-либо обещание, он непременно язвительно оговаривал: «Если Понтию Аквиле это будет благоугодно».
В отличие от Аквилы, другие римские магистраты стремились угодить Цезарю, возвеличив его. Сенат даровал Цезарю титул «императора» с правом передачи его потомкам, а также титул «отца отечества» и объявил его пожизненным диктатором. В сенате для Цезаря установили специально изготовленный золотой стул и постановили возвести в его честь храм богини свободы, а на Квиринале построить для него новую резиденцию. Магистраты также решили ежегодно отмечать его победу при Мунде колесничными бегами в Большом цирке, а его день рождения сделать народным праздником. Кроме этого, месяц квинктилий (буквально «пятый», ибо новый год в Риме начинался с 1 марта), в который Цезарь родился, в его честь переименовали в июль (Julius). Наконец, Цезарю разрешили носить пурпурное одеяние (подобно древним римским царям) и даже постановили, что после смерти он может быть похоронен не за городскими стенами, как обычные смертные, а в черте города.
Беспрецедентные почести, которых удостоился Цезарь, превратили его из героя, одержавшего блистательные победы на поле брани, в некое божество, что, несомненно, дивило римлян. Египтяне и некоторые народы Восточного Средиземноморья привычно чтили своих властелинов как полубогов, но в Риме такое почитание верховных правителей было не принято. Как мог сенат допустить чуть ли не обожествление Цезаря, и как сам Цезарь пошел на это? Возможно, ответ кроется в том, что во времена Юлия Цезаря Рим был наводнен чужеземцами, для которых обожествление властелина было привычным. А может, римляне после нескольких лет Гражданской войны пренебрегли своими традициями в угоду правителю, который принесет мир государству. Могло случиться и так, что сенаторы, воздавая Цезарю небывалые почести, просто заискивали перед добившимся единоличной власти правителем да еще полагали, что если не утолить его притязаний, он превратится в тирана. Цезарь же принял дарованные ему почести и права, может быть, для того, чтобы беспрепятственно провести государственные реформы, а возможно, он просто пал жертвой человеческого тщеславия. Цезарь считал, что род Юлиев происходит от богини Венеры, и мог искренне полагать, что заслужил воздававшиеся ему высокие почести.
Когда сенат принял решение носить во время праздничных церемоний статую Цезаря вместе с изображениями римских богов, Цезарь не возразил. Когда учредили культ обожествленного Цезаря с Марком Антонием в качестве верховного жреца, диктатор милостиво изъявил согласие. Когда решили поместить статую Цезаря с надписью «Непобедимому богу» в храме Квирина, обожествленного Ромула, основателя и первого царя Рима, Цезарь вяло тому противился. Зато это решение вызвало гнев римской аристократии, а Цицерону предоставило случай едко заметить: «Ну что же, пусть лучше Цезарь поселится у Квирина, чем у Салюс». Римская богиня Салюс олицетворяла благополучие и здоровье, а Ромула (Квирина) убили сенаторы, возмущенные его тиранией.