Юлия
Шрифт:
– Анна Алексеевна, а почему бы вам в приют для одиноких не поступить? – спросила однажды Юля то, что уже не раз слышала от других, а этот вопрос всегда у неё вызывал раздражение. Но Юля этого не знала, впрочем, ей хотелось сказать той что-то приятное.
– Чего, чего говоришь, сударушка? – переспросила тугая на ухо старушка, и Юле пришлось повторить свой вопрос.
– И ты туда же, сударушка? И чего это меня все хотят лишить моей квартиры? —недовольно, почти сердито проговорила Анна Алексеевна, чмокая губами, делая через каждое слово паузу скрипящим, как протез, голосом. – Своё родовое гнездо, учтите: пока жива – я не отдам! – отрезала
На время Юля представила её старой графиней из повести Пушкина «Пиковая дама», а себя – её воспитанницей. Юля заулыбалась своей игривой фантазии и принялась за уборку комнат… Анна Алексеевна питалась в основном молочными продуктами или какой-нибудь кашей, причем хлеб почти не употребляла. Юля бегала в магазин за сдобными булками, молоком, творогом, кефиром, варила манную кашу; иногда по наитию она всерьёз представляла себя внучкой этой старушки. И поэтому приходила ей помогать. Однако от Маши её исчезновения не укрылись, и она спросила несколько лукавым тоном, многозначительно глядя на Юлю:
– Куда ты бегаешь, не на свидания случайно? От меня начинаешь делать тайны, если ты не признаёшься, я тоже ничего не стану тебе рассказывать!
Маша была ростом чуть пониже Юли, довольно симпатичная светло-русая девушка и уже вовсю заглядывалась на парней и любила с ними разговаривать, тогда как Юля ещё их стеснялась, держалась от них подальше.
– Нет, представь себе, Машуня, – подобострастно ответила она. – Я никуда не бегаю, с чего ты это взяла? Ну, хожу к Вале…
– Раньше ты каждый день что-то к ней не бегала.
– А сейчас решила! Ведь скоро экзамены. Тогда будет некогда.
Этим и оправдалась перед подругой, но в душе Маша ей не поверила и однажды выследила Юлю. Хотя понимала, как нехорошо шпионить. Но стоило ей признаться Юле, что она знает причину отлучек подруги из детдома или школы, как Юля могла бы обидеться и больше не стала бы с ней дружить. Поэтому делала вид, что ей ничего неизвестно. Хотя было обидно, что Юля втайне от неё зарабатывает деньги. Между тем пожилые соседки и старушки смотрели на молоденькую опекуншу с некоторым подозрением, даже с долей враждебности и зависти, отчего встречали и провожали Юлю холодно. Когда она катала в коляске Анну Алексеевну по двору, обыкновенно женщины демонстративно усаживались на лавочке под весенним солнышком и посматривали на них.
– Слышь, моя сударушка, чего скажу, – обратилась Анна Алексеевна, слегка саркастически посмеиваясь. – Как ты стала бегать ко мне, мои добрые соседки меня более не признают!
– Почему, бабушка?
– Зови меня по имени и отчеству! Сколько я тебе не напоминаю, а ты за своё? – строго напомнила Анна Алексеевна.
– Ой, извините, я забыла! Почему, Анна Алексеевна? – резкий крик старушки Юлю всегда неприятно коробил, однако на неё она не обижалась, снося терпеливо её капризы.
– Ты, чего, сударушка, о своей бабушке мечтаешь? Ну, извини, я уже забываю всё! Так вот, они все ждут моей смерти, чтоб потом мою квартиру захватить. Но только как делить будут? А все они живут в моём доме… Но тебе, сударушка, это нельзя знать – рано! – старушка замолчала и задумчиво смежила веки, что-то пережёвывая бескровными губами, словно о чём-то усиленно вспоминала. И, должно быть, мысленно была в своей давно канувшей в Лету жизни…
Наступали дни, когда Юля уже не могла выносить такую колоссальную нагрузку:
Через неделю Анна Алексеевна попросила Юлю опять подробно поведать ей свою биографию, при этом она строго предупредила, чем немало удивила Юлю:
– И чтоб у меня без вранья! – нет, злых ноток в её голосе она не уловила, а повелительный тон старушки уже Юлю не возмущал, и даже импонировал, чем-то внушал к себе уважение. В душе Юля, конечно, изумилась: зачем ей нужна её биография? Но спросить об этом постеснялась и снова пересказала, что зимой узнала от сестры о своих родителях и как попала в детдом.
– У твоей тётки не было сердца! – заметила старушка.
– Она не тётка моя, а сестра, – уточнила Юля.
– Нет разницы! Люди должны быть всегда людьми, – она подумала. – Ты когда, говорила, школу-то кончаешь?
– В этом году, – напомнила Юля.
– Где останешься? – громко спросила Анна Алексеевна.
– Я, наверно, поеду учиться! – но тут Анна Алексеевна словно впала в забытьё, склонив к груди голову или о чём-то думала. Затем медленно подняла голову, которая мелко подрагивала и теперь держала её уверенно и прямо. Юля продолжала катить коляску по выщербленному асфальту тротуара, свернула во двор, мощённый булыжником. Уже начинало темнеть. Анна Алексеевна подняла вверх руку, и Юля, зная её команду, остановила коляску, переводя дыхание, вытерев со лба пот.
– Устала? Зайди на мою сторону, стань ко мне лицом, – чрезвычайно решительно приказала старушка. Юля послушно строго встала перед ней, как она просила. А в это время женщины, чинно сидевшие на лавочке, с интересом смотрели на них, как на театральное зрелище. – Не смотри, голубка, на них! – Анна Алексеевна подняла повыше голову, чтобы хорошо видеть лицо девушки. У старушки был острый прямой нос, белый покатый лоб, гладко зачёсанные седые волосы прикрывала белая с полями панама.
– Ну, сударушка, хочу знать: какую награду от меня ждёшь? – почти властно и требовательно спросила Анна Алексеевна.
– С чего вы это взяли? От вас, ей-богу, я ничего не приму! – подражая ей, Юля ответила с удивлением и некоторым испугом на лице, который не ускользнул от старушки. – Я не жду награды!
– Хорошо! Вижу – не врёшь! – изрекла строго она. – Тимуровцев я не люблю, они чересчур настойчивы… повидала разных.., – она помолчала и вдруг резко прибавила: – В нынешнее время, не хочу соврать, сие движение пришло в упадок!
– Неправда, Анна Алексеевна! – пыталась возразить Юля.
– Я знаю, что говорю! Тебя в расчёт не беру, а знавала всяких, которые нагло клянчили копеечки на конфетки. Давала. Но я не затем спрашивала твою биографию. Вот что, деточка: я решила… как окончишь школу – живи у меня. Я отпишу свою квартиру, имущество тебе. Ты это честно заслужила! Я долго думала, кому достанется после моей смерти моё наследство, сначала хотела в реквизит театра отписать, а теперь раздумала. Всё, сударушка, тебе передам!