Юлов Юрий Фермер

Неизвестно

– Санитар леса, похоже, оробел.
– с ироничной разочарованностью протянул Артур.
– Это ему не «хунде» палкой пугать. Какова все-таки сила веры!

Стало понятно, что ухаживать за Матильдой-леопардом придется кому-то из нас. Впрочем, если не считать привитый навык неизбежно реализуемым, ее можно было и не бояться. По крайней мере Шонер, несколько раз тщательно обследовав Матильду на «Церебрум идеа», после режима релаксации позволил ей жить вме­сте с остальными зооморфами, то есть на Ферме.

ВАЛЕРКА

Жизнь потекла по обычному графику. По истечении трех недель Йозеф Кре- чинский был признан практически здоровым, а шрам не портил его, так как через небольшой срок просто

обязан был спрятаться в складках широкой шеи. Баже- на, как по моим наблюдениям, так и по мнению Валерки, успела отблагодарить Гюнтера за спасение. «Шкурка она и есть шкурка. Только у нас она из белки, а у них - из банана».

О скандале между Кречинским и Шонером поведал Артур: Кречинский тре­бовал полного расчета и собирался прервать все отношения с островом. Шонер полностью рассчитался (опять же по сведениям от Артура), но уговаривал Йозефа подумать.

...Появился Валерка. Племя танайя переживало период какого-то местного поста-рамазана, и белого гостя попросили удалиться, чтобы он своим расхле- байством не нарушал устоев. Вильгельм Шонер принял блудного Валерку в со­ответствии с христианскими традициями: угостил шнапсом и принял исповедь. Скорее всего, недостаточно искреннюю, так как, оставшись один на один со мной, Валерка раскрылся:

– Не могу я, Димон, все эти его шуры-муры переносить! До фонаря мне экспе­рименты во имя человечества! Куда оно, человечество, денется? Живу я здесь, на острове, и мне нравится! И вы, и танайцы, а главное - климат! Не станет вас - по фигу. Не станет танайцев - тоже по фигу. Туповатые. А ты что, к этому не при­вык? Дикари-дикари. Живут они, как наши колхозники - с утра до вечера. Ты вот знаешь, что у танайя восемнадцать способов выхватить рыбу из затоки? А то, что у них восемь названий коры одного только фикуса, тебе ни о чем не говорит? И зооморфов ваших не боюсь: по сути - пацаны и девчонки! Между прочим, на Гавайских островах электричество появилось раньше, чем в Вашингтоне!

Как бы промеж делом Валерка начал переключаться на то, что в данный мо­мент волновало его значительно больше.

– Ну, снял меня папаша с довольствия! И что ты думаешь: загнусь от этого? Вы еще и сами от ежа ушки получите.

И нетерпеливо вздохнул:

– Поищи что-нибудь. Может, у доктора попроси. Скажи, что для себя. Мало­вато налил, фашист! И шнапсик их слабенький. Да, Димон, ты сколько рас зна­ешь?

– Меня учили, что основных - три: европеоидная, монголоидная и негроид­ная.

– Да ты расист, Димон! От белого до черного раскидываешь, а не наоборот. Слушай сюда. Только в Океании двенадцать рас. Вернее, тех народов, которые имеют признаки расы. .Это я к чему?

Валерка несколько замешкался, ибо желание «добавить» разгоняло все осталь­ные мысли, как летний ветер - тополиный пух.

– Да, о высшей расе. Немцы в следующей войне будут уничтожать нас, недоче­ловеков, в микроволновых камерах. Кстати, наш папаша сам тирозином форму поддерживает. Уронил как-то обертку. Не помнишь, что это такое?

– Аминокислота. В его возрасте и при его работе с утра полезно.

– Ладно, Димон, кончай кролика доить. Так на чем мы остановились? Ты идешь искать бухло?

У меня имелся свой запас. Валерка был угощен и препровожден в комнату, которая все это время числилась за ним. Я, пока Валерка накачивался, выслушал его не очень внятный, но детальный рассказ о пребывании на узбекско-афганской границе.

КЛАУС

В общении с зооморфами возникли определенные затруднения. Даже те из них, которые были почти ручными и не имели особо негативного опыта общения с людьми, избегали встреч. Созревший Клаус организовал в заповеднике что- то типа прайда, сумев подчинить большую часть вновь образованного племени. Очевидно, он взял от людей даже больше, чем думал Шонер.

Когда двухнедель­ный муссон высушил остров, он в одиночку пришел к «Хаймат» и попросил еды. Его накормили, после чего он увлек Шонера за собой, давая понять, что нужно кормить остальных. Папаша Вильгельм был в восторге, так как происходящее прекрасно вписывалось в романтическую легенду о Тарзане-Маугли и в версию о возможном создании человеческого общества от потомков зооморфов. Но особо его восхитила смелость Клауса: «Он пересек изгородь! Пересек так, как это сде­лали бы мы с вами! Очень даже неплохо для имбецила!»

Артур высказал интересную, но бесполезную и недоказуемую мысль, что Кла­ус, возможно, - сын самого Хааканга Тиэрса.

Шонер распорядился поставить по периметру несколько кормушек и прино­сить в них еду. Однако наши запасы не были рассчитаны на три десятка полузве- рей. К тому же есть они могли далеко не всё. Поэтому Гюнтер и Кречинский были отправлены за монопродуктами, полуфабрикатами и концентратами на цивили­зованные острова.

У ТАНАЙЯ

Кречинский уехал. Бажена осталась, прилипнув к Артуру. Марина, по ее прось­бе, отправилась на Родину. Я, поддавшись уговорам Валерки, пошел в стойбище танайя отведать кавы. В качестве закуски предполагались «блюдо от невесты» и рыба лацан «в собственном сакэ», как выразился Валерка.

Необходимо отвлечься, чтоб пояснить, что он, достаточно грамотный человек, зачастую пренебрегал нормами языка, видя в этом некую разновидность юмора. Выражения типа «меню это радует», «поиграть на гормоне», «каждой твари - по харе» и тому подобные он частенько и не всегда к месту вкручивал в речь. Но, к сожалению, его способность к другим языкам кроме родного, по моему мнению, была невысокой. Поэтому при разговоре на любом иностранном языке, включая танайя, он ненамеренно продуцировал подобные хохмы, которые пролетали в неуклюже слепленных предложениях, как вспугнутые стрижи-саланганы. Воз­никал эффект так называемого «одесского» юмора.

В «Хаймат» оставались Бажена, Артур и папа Шонер. Да еще, пожалуй, «са­нитар леса» Туолини, как обычно, реализовывал свой вождизм на запуганных подопытных зооморфах. Он жил, ел и спал в Клинике - было непонятно, откуда у человека, выросшего на природе, такая склонность к затворничеству.

.Свежеприготовленная кава вызвала ностальгические воспоминания о хозяй­ственном мыле за девятнадцать копеек, которое мама скупала в любых возмож­ных количествах, когда я учился в восьмом классе. Впрочем, после нескольких полупротивных глотков эффект был очевиден: мозг работал на взлете, а ноги отказали, что вызывало аналогии с родимой брагой. Валерка познакомил с не­вестой, которую ему предложили танайя. «По их меркам - полукровка, поэтому и свободной осталась. Трахнул ее бабушку какой-то англиец-освободитель. А мне нравится, что у нее есть европейские черты. Только нам вместе жить не положе­но - испытательный срок. Поэтому она здесь будет, пока не прогоню, но не позд­нее заката». На протяжении всего вечера «невеста», которую Валерка сокращенно называл Си, не вымолвила ни одного слова, если не считать однообразного ответа на распоряжения Валерки: «Е, ма хе» («Да, мой повелитель»). «Все они так, козы, пока не женишься», - вяло реагировал на угодливость Жеребцов.

Валера, отметив, что данная встреча должна отложиться в памяти, вручил мне шкатулочку-портсигар «зоновской» работы. «Эти изделия обходятся практически бесплатно, но выглядят чрезвычайно дорого - ручная работа. На зоне интервью брал - подарили; тебе передариваю». На вопрос, зачем он столько времени таскал шкатулочку с собой, ответил: «Чтоб тебе подарить. А если честно, предполагал у местных на что-то более существенное выменять, но они не придумали, как ее использовать, а до эстетического восприятия не доросли. Впрочем, как и ты».