Юмал
Шрифт:
Лодка отчалила от берега, гребцы вывели ее на стремнину, и она увлекаемая течением и подталкиваемая веслами понеслась вперед.
По берегам реки тянулись степные просторы. Уриэты изредка угрожающе порыкивали друг на друга. Меня по-прежнему не связывали. Или они непроходимо тупы или самонадеянны. Привыкли со слабыми людьми дело иметь, обряженными в лохмотья и вооруженными чем попало.
С одной стороны, мне хотелось узнать, куда они нас везут, выяснить, кто всем верховодит. Но здраво рассуждая, я пока не в той форме, чтобы провернуть подобное. Возможности не ясны, и привези они нас в замок или острог, где таких уродов, не семеро, а целый гарнизон, мне уже не выбраться. И опять же Олькер, к которому я привязался. Хорошо если его просто определят в прислугу, а если пустят на жуткие невообразимые опыты? Я не могу взять на себя такой груз ответственности.
Олькер словно понял, что я думаю о нем, начал ворошкаться под лавкой, за что и отгреб от ближайшего уриэта. Его напарник тоже отвлекся на свалку. А командир оглушительно высморкался, угодив зеленой густой соплёй одному из бойцов в морду. Нестройный гул полурыка полусмеха раздался над водной гладью. Но оскорбленный уриэт не полез в драку, как я рассчитывал, а спокойно утерся и только недобро глянул на командира.
Была не была. Я резко нагнулся, схватил Олькера, и что есть мочи налег на борт лодки у которого сгрудились эти твари. Такого обращения наше суденышко не ожидало и опрокинулось.
Никто из наших безмозглых конвоиров толком и не понял, что случилось. Увлекаемые тяжестью доспехов, не в силах освободиться от них, и не умея плавать они все пошли на дно. Командир попытался удержаться за лодку. Но пара моих увесистых ударов привела его в беспамятство.
Правда десятник все же смог меня немного достать ножом и передо мною высветилась надпись о том, что я ранен. Это что шутка? А то я не вижу, как из меня кровь выходит и увлекаемая течением уносится дальше. Сломал десятнику руку и отобрал ножен. Трупу он без надобности, а мне пригодится.
Я спустил Олькера с лодки, куда успел его закинуть. Срезал с него веревки трофейным ножом и поинтересовался:
– Как ты малой? Цел?
– Как ты их дядька Юмал!? А? А я уж думал все - быть мне обедом! Так ты что плавать можешь? А чего же меня надурил? А нож подаришь?
Вот трепло мелкое, но раз болтает, значит
Выбравшись, я заставил юнца раздеться, хорошенько отжал его одежду и, заставив его сделать разминку. Сам тем временем присел на прибрежный песок помедитировать. Мантры действовали, с трудом, но все же. Кровь из раны перестала течь и на месте разреза появился свежий шрам. У торанге конечно повышенная регенерация, но порез был довольно таки глубоким. Меня опять скрутило болью, и я уже не удивился увидев новый виток в вязи нательных татуировок. На периферии зрения бежали цифры, но я не обращал на них внимание. Безумный выверт безумного мира. Будет что рассказать Старейшинам. Активировал руну Йонтол, быстрее чем в первый раз, худо бедно просушил одежонку Олькера.
Малышу было в радость делать простенькие упражнения на силу и ловкость. И хотя он из вредности кряхтел и жаловался, но все же это заставило его немного помолчать. А мне позволило немного подумать в тишине.
Не ровен час, таких дозоров здесь в округе рыскает несколько, либо они должны будут вернуться к определенному часу. Тогда их рано или поздно хватятся и отправят на поиски новый патруль. Местное запуганное население с примитивным оружием неспособно справится даже с неполным десятком потому карательно-поисковый отряд будет усилен. И нам нужно оказаться от него как можно дальше.
Вечные вопросы. Куда идти и что делать.
– Олькер, ну что не передумал? Нужен тебе ножик?
– Правда подаришь? Правда?
– малой заулыбался и принялся подпрыгивать на одной ножке, не в силах поверить своему счастью.
– Держи!
– я протянул ему нож, отнятый у десятника. Для постреленка это почти меч. Десятидюймовое лезвие, односторонняя заточка, простая деревянная рукоять, крестовина для защиты кисти.
– Спасибо! Мне еще никто ничего не дарил, просто так.
Для одного простой бестолковый нож, для другого целое сокровище. Олькер стоял и не мог налюбоваться на него. В уголках глаз стояли слезы. На руке выступил еще один узор татуировки, одарив меня вспышкой боли. Да сколько можно? Сейчас то за что?
– Смотри не потеряй, оглоед. Приведи его в порядок. Потом научу как обращаться.
– вернулся я к Олькеру.
– А кто такой оглоед, дядька Юмал? Хорошо приведу! Я его беречь буду и оберегать! А у нас в деревне говорят: "бешеному дитяти ножа не давати"! Но я же не бешенный? Мне можно значит, да?
Ох, за что мне такое наказание! Может прикончить его и дело с концом? Я улыбнулся этой мысли, но зная, что так не когда не поступлю двинулся прочь от реки. Благо нас вынесло на другой берег и на горизонте виднелись пики заснеженных горных вершин.
Не успели мы пройти и пары километров, как малой снова принялся донимать меня с просьбой разрешить ему нарезать каких-то ему одному известных растений, чтоб сплести с них себе силки и пращу. На что я ему ответил согласием. Чем бы дитя не тешилось.