Шрифт:
Кэтрин Мэнсфилд
Юная особа
Katherine Mansfield «The Young Girl»
В голубом платье, со слегка раскрасневшимися щеками, с голубыми, голубыми глазами и золотистыми локонами, которые подкололи, как будто впервые — они были забраны наверх, чтобы не растрепались от её летящей походки — дочь миссис Реддик, как будто упала с этих лазурных небес. Миссис Реддик смотрела на неё робким, слегка удивленным, но весьма восхищенным взглядом, как будто она тоже верила в это. Но дочь, по-видимому, вовсе не радовалась, выходя
— Вы не против, побыть с Хенни? — сказала миссис Реддик. — Вы уверены? Есть автомобиль, и вы можете выпить чаю, а мы встретимся здесь на лестнице — прямо здесь — через час. Видите ли, я хочу, чтобы она вошла. Она не была там прежде, а это заслуживает внимания. Я чувствую, это было бы несправедливо по отношению к ней.
— О, помолчите, мама, — сказала она устало. — Перестаньте. Не говорите так. И у Вас открыта сумка. Вы снова потеряете все свои деньги.
— Прости, дорогая, — сказала миссис Реддик.
— Ну, идите же, наконец! Мне нужны деньги, — ответил ей нетерпеливый голос. — Вам всё это кажется очень забавным, а я без гроша!
— Вот, дорогая, возьми пятьдесят франков, возьми сто!
И я увидел, как проходя через стеклянную дверь, миссис Реддик суёт банкноту в руку дочери.
Какое-то время мы с Хенни стояли на лестнице и разглядывали проходивших людей. У него на лице — широкая, восторженная улыбка.
— Смотри-ка, — кричит он. — Вон там английский бульдог. Туда что, разрешается проводить собак?
— Нет, не похоже.
— Он славный малый, не правда ли? Мне бы хотелось иметь такого. Они забавные. Так пугают людей, а сами никогда не злятся на своих хозяев. — Внезапно Хенни сжал мою руку. — Посмотри-ка вон на ту старуху. Кто она? Почему она так странно выглядит? Она что, играет в казино?
Древнее, иссохшее создание в зелёном атласном платье, чёрном бархатном плаще и белой шляпе с фиолетовыми перьями медленно дёргалось, медленно поднималось по ступенькам, как будто кукла на верёвочках. Она смотрела прямо перед собой, смеялась и кивала и кудахтала сама с собой; её когти вцепились в нечто похожее на грязную сумку-башмак.
Но как раз в этот момент снова появилась миссис Реддик — она и другая дама вертится на заднем плане. Миссис Реддик бросилась ко мне. Она ярко раскраснелась, повеселела, совсем другой человек. Она была похожа на женщину, которая прощается со своими друзьями на станционной платформе, и остается лишь минута до отхода поезда.
— О, вы ещё здесь. Какая удача, что вы ещё не ушли. Просто замечательно! С ней прямо ужас! — Миссис Реддик махнула рукой в сторону дочери, которая стояла абсолютно спокойно, казалось, за сотни миль отсюда, пренебрежительно поглядывая сверху вниз, и чертила ногой завитки на ступеньке. — Ей не разрешили войти. Я клялась, что ей двадцать один. Но они не поверили мне. Я показала этому на входе бумажник. На большее я не отважилась. Всё бесполезно. Он
При этих словах она взглянула на мать испепеляющим взглядом.
— Почему Вы не можете оставить меня? — сказала она гневно. Что за вздор! Как Вы смеете устраивать подобную сцену? Это последний раз, когда я согласилась пойти с Вами. Вы действительно совсем не выбираете слова. — Она посмотрела на свою мать сверху вниз. — Успокойтесь, — с достоинством произнесла она.
Миссис Реддик была в отчаянии, просто в отчаянии. Ей безумно хотелось возвратиться к миссис Макьюин, но в то же самое время…
Я набрался храбрости.
— Не хотите ли — не хотите ли выпить чаю с — нами?
— Да, да, она будет рада. Это, что я хотела, да, дорогая? Миссис Макьюин… Я вернусь сюда через час… или меньше… Я буду…
Миссис Реддик бросилась вверх по лестнице. Я заметил, что ее сумка вновь была открыта.
И вот, мы остались втроем. Но это было не по моей вине. Хенни тоже выглядел так, как будто его придавило к земле. Когда подъехал автомобиль, она закуталась в своё темное пальто — чтобы не запачкаться. Даже её маленькие ножки выглядели так, как будто с презрением спускались вниз по лестнице.
— Мне ужасно жаль, — пробормотал я, когда машина тронулась с места.
— О, ничего страшного, — сказала она. — Мне не хочется выглядеть на двадцать один. Да и кому бы захотелось, если тебе семнадцать лет! Просто — и она слегка вздрогнула — глупость, которую я ненавижу, когда на тебя пялятся старые толстые мужчины. Животные!
Хенни бросил на неё быстрый взгляд, а затем высунулся в окно.
Мы подъехали к огромному дворцу из бело-розового мрамора, с апельсиновыми деревьями в черных с золотом кадках у дверей.
— Может быть, зайдём сюда? — предложил я.
Она помедлила, огляделась, закусила губу и сдалась.
— Ну, хорошо, да и куда ещё идти, — сказала она. — Выходи, Хенни.
Я пошёл первым — конечно, чтобы найти столик — она следовала за мной. Но худшее из всего, что с нами был её младший брат, которому было только двенадцать лет. Это было последней каплей — ребёнок, который следовал за ней по пятам.
Был один свободный столик. На нём стояли розовые гвоздики и розовые тарелки с маленькими, синими чайными салфетками, похожими на паруса.
— Сядем здесь?
Она устало положила руку на спинку белого плетеного стула.
— Почему бы и нет? — проговорила она.
Хенни протиснулся мимо неё и примостился на стуле в самом конце. Он чувствовал себя ужасно при этом. Она даже не снимала перчаток, и, опустив глаза, барабанила пальцами по столу. Когда зазвучали слабые звуки скрипки, она снова вздрогнула и закусила губу. Молчание.
Появилась официантка. Я едва осмелился спросить её.
— Чай — кофе? Китайский чай — или холодный чай с лимоном?