Юнда. Юдан
Шрифт:
Александр потрогал их пальцем, прежде чем влезть внутрь.
– Квазиживое во-олокно, - прокомментировал он.
– У них что, живой корабль?
– озвучил я свою догадку.
– Квазиживо-ой, - отрезал киборг, как будто это все объясняло, и первым шагнул внутрь. В кабине экипажа, которая одновременно выполняла функцию рубки, был полумрак. Тонкие линии светящихся квазивен, впаянные в стены корпуса, едва светили, то и дело заходясь в коротком судорожном мерцании и снова выравниваясь, от чего рябило в глазах. Я не сразу увидел сатенов - их одежда тоже была прошита светящимися нитями, удивительным образом сливающимися с окружающим пространством.
А
– Я вра-ач, - сказал Александр худощавому сатену.
– Андроид, - резюмировал тот, присмотревшись, и напоказ облизнул черные губы раздвоенным языком. Голос его тоже напоминал шипение змеи, а глаза были желтыми, и обратил внимание, что сатен моргает по-змеиному - смыкая оба века.
– И человек. Радецки, - представился сатен, кланяясь нам так же, как кланялся в коридоре его капитан нашему капитану, - инженер орбитальной станции Ар-на-Лафар.
– Вам будет предо-оставлена помощь, - пообещал Александр.
– Ваш капитан со-общил, что у вас есть ра-аненые.
– Есть, - неприязненно улыбнулся Радецки, - я.
Он сунул Александру под нос опухшую и окровавленную руку, но андроид проигнорировал этот жест.
– Капитан Хабо-орилл говорил о Ла-аран и Шираи. Вы не являетесь ни тем, ни другим, инженер Ра-адецки. Ото-ойдите с дороги.
Когда это было необходимо, Александр мог быть совершенно непробиваем - его управляющая программа четко расставляла приоритеты.
– Врачебная этика андроидов...
– неприятным тоном начал Радецки, но вышеупомянутый андроид просто отодвинул его с дороги и двинулся вглубь кабины экипажа.
Сатен проводил его неприязненным взглядом, а мне вспомнился артист, с которым я имел дело на орбитальной станции Нова, около Земли.
Тогда тоже был поврежденный корабль, только не шаттл, а челнок на несколько десятков человек, пристыкованный к станции, авария, люди в крови и андроиды-медработники. И один чертов артист с какой-то дурацкой болезнью вроде анемии, или головокружения, или частых обмороков - чего-то настолько же бессмысленного и не опасного на фоне нескольких десятков истекающих кровью людей - злобно и жестоко обвиняющий роботов в бесчувственности и халатности. Он, кажется, даже напоказ упал в обморок - память услужливо выбросила эти воспоминания, оставив только крики и угрозы, и рефреном звучащее это: "Врачебная этика андроидов".
Радецки стал мне остро неприятен.
Проводив андроида взглядом, сатен повернулся ко мне, но вместо просьб о помощи или попытки продолжить скандал, которой я ждал с содроганием, сатен просто отстранил меня и направился к выходу из нагаса. Сам. Прижимая к груди покалеченную руку.
Я на ощупь двинулся за Александром. На ощупь в прямом смысле - из-за рябящего освещения нагаса я почти ничего не видел, перед глазами роились темные пятна, и мне приходилось идти, вытянув вперед руку и тщательно ощупывая воздух перед собой. Запоздало я подумал, что нужно было попросить Радецки наладить освещение перед тем, как отпускать его вперед.
У Александра подобных проблем, разумеется, не было - за зрение андроидов отвечали вмонтированные в голову оптические сенсоры, которые невозможно было ослепить, они даже в темноте видели прекрасно за счет встроенного прибора ночного видения. Поэтому после нескольких шагов, показавшихся мне вечностью, моя ладонь наткнулась на обтянутое халатом, как требовали правила, плечо андроида.
– Хо-орошо,
– Можно что-нибудь сделать со светом?
– уточнил я.
– Мо-ожно, - согласился Александр.
– Го-осподин Шираи, если ва-ас не затруднит.
На секунду стало темно, я успел подумать, что псевдополиморф просто вырубил весь свет на нагасе, но потом несколько вен на стенах вспыхнули синевато-белым свечением, на этот раз без удручающего мигания.
– Спа-асибо, - поблагодарил андроид, как будто именно ему мешало нестабильное освещение.
Я огляделся и, наконец, увидел оставшихся в нагасе сатенов.
Александр склонился над кем-то, полулежащем в раскуроченном кресле со сломанными подлокотниками. У сатена была разворочена грудная клетка, и обломки ребер торчали наружу, пропоров кожу и одежду. Я почувствовал, что меня мутит от количества крови, залившей кресло и пол, но не смог заставить себя отвести взгляд от раненого, найдя в себе силы только перевести его с искалеченного тела на лицо.
Раненый сатен оказался женщиной. Самой красивой женщиной из всех, что я когда либо видел.
У нее были светлые волосы, не белые, что свойственно сатенам, а золотисто-русые, и удивительные черты лица. По отдельности - неправильные настолько, что в совокупности рождали удивительную, захватывающую красоту, нездешнюю, поражающую откровенной инностью. Ее не портили ни заострившиеся от потери крови черты лица, ни жуткий кровоподтек на скуле, ни поблескивающие между неплотно прикрытых век белки глаз. В женщине сатенов не было не только ничего человеческого, в ней не было ничего ни от анжеров, ни от сатенов, и даже видные в золоте волос маленькие черные рожки не могли изменить этого впечатления.
– Люк, если ва-ам не сло-ожно, - попросил Александр, осторожно избавляя девушку из плена искалеченного кресла, - помо-огите Шираи.
Я с трудом оторвал взгляд, моргнул несколько раз и оглянулся.
Шираи, о котором говорил Александр, сидел в громадном вертящемся кресле, густо усеянном датчиками и увитом проводами. Эти провода оплетали руки и ноги сатена, впивались в плоть, входя под кожу гибкими штекерами. Голову мужчины охватывал широкий обод из белого металла, с закрывающим половину лица полупрозрачным щитком. Сейчас на щитке отображалось перевернутое изображение трюма станции и стыкующих механизмов, удерживающих нагас на месте. Я попытался рассмотреть Шираи пристальнее и не сразу понял, почему мне это не удается, а сообразив - ужаснулся. Сатена трясло, как будто его тело прошивали вибрации или удары тока, направляемые невидимой рукой совершенно хаотично. Его тело то и дело то смазывалось в пространстве, как будто скопированный на кальку чертеж то чуть сдвигали с оригинала, то возвращалось на место. В том, чтобы наблюдать за этим было что-то завораживающее.
Из ступора меня вывел стон Шираи, зубодробительный, больше похожий на звук, с которым стартуют корабли - только намного более тихий, ничего не имеющий со звуками, какие способны издавать люди. Испугавшись, я шагнул к сатену ближе, приглядываясь к опутавшим его проводам. Шираи повел головой, и прозрачная пластина втянулась в обод, охватывающий его голову, через несколько секунд сам обод разомкнулся, отодвигаясь. У сатена оказались короткие выбритые на висках волосы и на редкость уродливые рога: разного размера, они напоминали искореженные болезнью ветки какого-то дерева, кривые и изо всех сил тянущиеся к свету.