Юнги. Игра всерьез
Шрифт:
– Сам изме’ял, – невозмутимо кивнул Оль и обернулся к Антону. – Дистанция пятьдесят мет’ов, к’о-лем… ма’ш!
Заранее посиневший Донченко тюленем плюхнулся в Ладогу. Вынырнув, он ошалело завертел головой и выскочил обратно как ошпаренный. Из рассеченного колена текла кровь.
– Вот и травма, – со значением констатировала Подачина. – К сожалению, я не захватила с собой перевязочный материал.
Ростислав Васильевич тоже осмотрел ссадину.
– Что с вами, това’ищ Донченко? А я считал вас волевым человеком…
С берега неожиданно грянула
Пошел купаться Веверлей,
Оставив дома Доротею.
С собою пару-пару-пару пузырей-рей-рей
Берет он, плавать не умея…
Болельщики на берегу веселились от души. Гена Ковров, размахивая полотенцем, стал в позу кантора. Из хора выделился чистый тенор Аркашки Гасилова. Солист со скорбью выводил:
Но, ох, судьбы злосчастный рок,
Хотел нырнуть вниз головою…
Ковров быстро развел руки. Солист замер, и после паузы хор подхватил с удвоенной силой и залихватским посвистом:
Но голова-ва-ва тяжелее ног-ног-ног,
Она осталась по-од водою…
– Разрешите еще раз, товарищ командир роты, – отчаянно заявил Антон.
– ’аз’ешаю! – слегка картавя, согласился Оль и сделал Екатерине Николаевне знак, как бы предупреждая ее возражения.
Со второго захода Антону удалось преодолеть установленную дистанцию. Его выхода из воды все ожидали с нетерпением.
– Вижу, что заплыв ученика Донченко вст’ечает одоб’ение, – улыбнулся Ростислав Васильевич. – Кто следующий?
Этот безличный вопрос командира роты произвел удивительное воздействие на болельщиков. Дружный хор немедленно начал таять, как сосулька на солнце. Пока Антон растирался махровым полотенцем, на берегу не осталось никого.
Распорядок дня в лагере не зависел от погоды и был известен заранее до мельчайшей подробности. В семь пятьдесят «спецы» выстраивались на передней линейке для подъема военно-морского флага, а потом строем шли завтракать. Но дождь методично заливал Валаам. Передняя линейка тоже промокла. Лужи на ней блестели сквозь слой битого кирпича, выступая бухтами и заливами.
– Равняйсь! – скомандовал дежурный по лагерю преподаватель биологии Артяев. Он хотел выглядеть заправским строевиком и требовал безусловного выполнения уставных команд.
– Почему не равняетесь? – налетел дежурный на Гасилова.
Между Аркашкой и его соседом справа образовался большой интервал.
– Не видите? – объяснил Гасилов. – Там лужа.
– Встань в лужу! Возьми наряд! – рассвирепел Артяев.
Мальчишки захихикали. Одному Аркашке было не до смеха. Дежурный по лагерю требовал исполнения. Гасилову ничего не оставалось, как шагнуть в лужу.
Командир второго взвода учитель математики Михаил Тихонович Святогоров все видел и с трудом удержался, чтобы не заступиться за своего ученика. Но вмешаться он не мог. Следовало учитывать, что строй есть строй и школа почти военная. Он только с раздражением подумал, что коллеге Артяеву совсем не к лицу интонации
Сам Михаил Тихонович, хотя и носил синий морской китель без нарукавных нашивок, по-прежнему считал себя не командиром взвода, а классным воспитателем. Вначале он удивлялся, зачем его посылают на летние лагерные сборы, в учебной программе которых отсутствовали и алгебра, и геометрия, и тригонометрия. Но, начиная с путешествия на пароходе «Володарский», его подопечные задали ему столько задачек, что Михаил Тихонович не знал, какую из них решать первой. Для начала он решил посекретничать со своим помощником Раймондом Тырвой.
– Как вы думаете, кто стащил куриц?
– Откуда вам об этом известно? – насторожился Раймонд.
– Так ли уж это важно, – вкрадчиво прошелестел Святогоров. – Вы, надеюсь, понимаете, какой нехороший этот поступок.
– Понимаю…
– Вот и следует разобраться.
– Не надо, – решительно возразил Тырва.
– Как же так? – удивился Михаил Тихонович.
– Мы сами приняли меры. Больше не повторится.
– Надеюсь, не били? – обеспокоился Святогоров.
– Зачем? – скупо улыбнулся Раймонд. – Кулак не аргумент.
Итак, насчет аргументов все оказалось более или менее ясным, чего нельзя было сказать относительно функций. Учитель математики размышлял, кто же из учеников оказался способным на такое дело, а Раймонда больше всего интересовал источник информации командира взвода.
«Бери ложку, бери бак и беги на полубак», – раскатился над лесом новый сигнал горна. Распорядок дня диктовал свои условия. Святогорову пришлось отпустить Раймонда, так и не окончив конфиденциального разговора. Они разошлись, чуть-чуть недовольные друг другом.
По случаю плохой погоды занятия были назначены в помещениях трофейной казармы, но Михаил Тихонович после завтрака был совсем свободен и направился прямо к командиру роты.
– Прошу освободить от уроков Гасилова. У него ботинки мокрые насквозь. Еще простудится.
Оль предложил направить ученика засыпать лужи на передней линейке. Наказание символическое. Работать можно в тапочках, а обувь пока просохнет на камбузе.
Потом Михаил Тихонович поделился сомнениями, возникшими у него после беседы с Тырвой. Оль тоже не был склонен пройти мимо позорного случая с пропажей кур. Беседу с Тырвой обязательно следовало продолжить, и его вызвали в штаб лагеря.
– Если не доверяете, – заявил там Раймонд, – назначайте помкомвзвода другого.
– Кто сказал, что не доверяем? – возразил Святогоров.
– Ладно, если одному мне, – нахмурился Тырва. – Вы не верите целому взводу. Сказано, такого больше не допустим.
– Вам не кажется, ’аймонд, что здесь имеет место взаимное недове’ие? – вступил в разговор Оль.
Тырва удивился, что его назвали по имени. В военно-морской специальной школе допускались обращения только официальные: «товарищ ученик», «товарищ преподаватель» и так далее.