Юнона
Шрифт:
Пытаясь удержать свой серьезный вид, Лен смотрел на мать, в ее серые глаза, ровно до тех пор, пока ее руки не забирались под одеяло и не ползли по его ребрам. Он почти задыхался от смеха, а Реона колола его пальцами, изображая нож.
– Ну давай, шакр, нападай! Реона быстро расправится с тобой…
Их смех наполнял весь дом как свет, отражающийся от стеклянных статуэток и зеркал. Убедившись, что сын больше не грустит, Реона прикоснулась губами к его лбу, погладила его волосы и еле слышно с долей восхищения, нежности и гордости произнесла: «Мое отражение». Лен словно разглядел в ее глазах слезы, но
В назначенный день его разбудил отец. Убедившись, что Лен открыл глаза, Дэвон ушел, Реона сверяла вещи в багаже со списком.
– Лен, перевозчик прилетел раньше, я не успеваю проверить твои вещи, ты точно все взял?
ХОЛОДНЫЙ ДОМ
– Да я все взял, еду, подстилку, Джетома тоже нужно было взять? Если что я запихну его в сумку, придется, конечно, сломать ему позвоночник, ахаха…, может даже в двух местах, но я смогу!
– И утащить сможешь? Тогда надо еще костер зажечь, нам ведь придется его съесть, чтобы никто ничего не узнал.
Девушка в серо-серебристом платье присела на скамью и щелкнула застежками на обуви. Длинные, светлые и вьющиеся волосы непослушно падали на ее лицо. Застегнув обувь, она пальцами закинула волосы назад от лица и снизу вверх посмотрела на Лена темными глазами. Десять лет прошли как один миг и Лен вспомнил серые глаза матери, ее слезы, но не от горя, он вспомнил то другое чувство, не просто вспомнил – испытал. Теперь он понял, какого это – любить другого человека больше самого себя.
Снизу вверх на него смотрела та самая девочка, с которой десять лет назад они сели в один перевозчик. Ее имя Юнона, в честь самой опасной и загадочной планеты, красивой и жестокой, совсем непознанной. Но его Юна была добра и нежна, где-то хрупкая и застенчивая, в чем-то упорная и сильная. С их общим домом ее объединяла разве что красота и непредсказуемость характера, которая восхищала Лена больше всего.
– Джетом наверняка невкусный, я хочу только тебя! – Юна скорчила смешное подобие хищного оскала, соскочила с пола и повисла у Лена на шее. Обхватив ногами его спину, она прикусывала ему ухо и смотрела в зеркало, углядывая выражение его лица.
Девушка видела в зеркале его зажмуренные глаза и прикушенные в улыбке губы, как его руки заходят за спину и хватают ее за талию. В отражении два силуэта с грохотом упали на кровать. Смех сменился молчанием, Юна бороздила пальцами его серые как камень волосы, смотрела в его голубые глаза.
– Так значит мы никуда не идем? – Лен запустил руки под ее одежду. – Мой шакр хочет ножи между ребер, или мне тоже показать зубы?
Юнона залилась смехом от щекотки.
– Ладно, все, сдаюсь! – она соскочила с кровати, поправила платье и взяла сумку. – Шакр назначает встречу на вечер, а сейчас нам нужно идти.
Юна вышла первой. Лен присел на край кровати и сжал в руке уголок одеяла, от одеяла его взгляд перескочил на отражение в зеркале. Он смотрел сам на себя, без каких-либо мыслей, и смотрел на светлые стены, украшенные цветными камнями. Лучи падали на них и отражались цветными пятнами по всей комнате.
Комната была очень большой, имела высокий потолок, два больших
С наступлением темноты в этих окнах можно было видеть сотни зажигающихся огней: синих и белых, несущих свет из окон чужих домов и заведений; желтых, которые принадлежали меркам, пересекающим небо и улицы, и один красный, еле виднеющийся, обозначающий границу сектора.
Лен догнал Юнону в коридоре, они вместе спустились по белой винтовой лестнице, навстречу им по краю лестницы на подъемном механизме двигался молодой охранник по имени Вирим. В отпускной период Холодный Дом пустовал, почти все, кто занимал жилые комнаты Дома, уезжали в свои родные сектора. Оставались те, кому было некуда или незачем ехать. Среди оставшихся была Гета, родители которой погибли еще в ее малом возрасте. Как раз к ней и направлялся Вирим с охапкой синих и фиолетовых цветов, размером с его голову, и Юна бросилась за ним обратно наверх по ступенькам.
– Вирим, это из сада? Они уже расцвели? Дай один!
– Идите в сад и там рвите, Терана там тоже сейчас нет. Если вернется, скажете, что я разрешил прокатиться по линии, остановитесь сразу после белой рощи, пройдете налево до знака.
Лен уже стоял внизу и смотрел как Юна на бегу пытается нюхать свежесобранные люциллы, таких больших он не видел даже в саду у Реоны.
– Юна, мы тебе еще больше нарвем!
– Не надо больше! – донесся крик Вирима сверху. – Если поймают, заставят нас всех платить за нарушение, хватит ей трех.
Юнона вернулась вниз.
– Четыре.
– Пять. – Лен подмигнул девушке.
– Я тебя обожаю!
Узнав, что в саду зацвели люциллы, влюбленные решили отложить пикник и опоздать на свободный показ. Иногда на поляне в хорошую погоду натягивали экраны, размером с двухэтажный дом, ставили проекторы и в реальном времени транслировали важные и интересные события. Это было второе место после большого зала, где можно было что-то посмотреть.
В этот день оставшимся в Холодном жителям было предложено посмотреть собрание в Круглом Доме. Лен не любил это дело и смотрел собрания только тогда, когда их обязывали учителя, зато с большим интересом смотрел трансляции походов, раскопок и открытых уроков с остальных Домов, кроме управления.
Юна напротив, пыталась оспаривать многие решения управленцев, пересчитывала выделяемые и растрачиваемые суммы и ресурсы. Ей не нравилось все: сколько людей отправляют за границы секторов, каких детей в этом году будут забирать на обучение, в какой мере будут удовлетворены нужды жителей в достатке и безопасности.
Не всем людям было позволено жить внутри секторов. Строить жилища в центре разрешалось только семьям с детьми или работникам Главных Домов. У каждого человека, за исключением ночных детей, по достижении двадцатилетнего возраста было два способа остаться жить в охраняемой зоне: завести семью или устроиться на особую категорию работ. Все остальные, кто отказался даже от раскопок, ссылались на прилегающие территории и лишались поддержки административного центра.