Юноша с перчаткой (рассказ студентки)
Шрифт:
– Взво-од! Смирно!..
Валька поднял глаза и увидел нас. И, по-моему, он сразу увидел меня.
– Товарищ командующий! Подкрепление прибыло! – гаркнул Гранд.
– Вольно! – сказал Валька и засмеялся. Чувствовалось, что он рад и удивлен. – Работенка для вас найдется. Снегу у меня много, хватит на всех. Вот с лопатами дело хуже...
Он повел нас в подсобку и выдал орудия труда. Лопат действительно не хватило, и тогда мы решили, что будем меняться. Участок мы поделили, и работа закипела. Нам с красивой Ритой достался большой деревянный скребок с двумя рукоятками по концам. Это роскошное изобретение двадцатого века
И наконец Гранд скомандовал отбой. Снегопад продолжался, но двор высотного дома выглядел теперь совсем иначе. Белые копны снега снова напомнили мне Пеструшково. Валька Тарасов сказал, что ночью придет техника и вывезет снег. Он затребовал три комбайна, но ему обещают только два…
Все стали расходиться. Но тут кто-то вспомнил про Валькину хату. И он повел нас к себе. Когда мы стали спускаться по ступенькам вниз, я вспомнила Валькину частушку: «Я живу в высотном доме, но в подвальном этаже…» Мы вошли и ахнули. Это была настоящая мастерская. По стенам висели Валькины работы, знакомые нам и совсем новые. Я знала, что Тарасов увлекается чеканкой, но только тут увидела, как здорово это выглядит на стене. И не просто на стене, а еще на черном, обугленном дереве, которое служит фоном. Здесь стояла раскладушка, застеленная тонким одеялом как-то по-солдатски, стол и два стула. А на двери были нарисованы две скрещенные лопаты, перевитые похожим на змею шлангом.
– Это мой герб, – сказал Валька.
Он очень устал, но все же пошел нас проводить. Я сама не заметила, как все рассосались и мы остались с ним вдвоем.
– Слушай, а ты кумекаешь, – сказал он.
– Ты о чем? – Я сделала вид, что не поняла.
– В общем, ты молодец… Я не умею благодарить, но я все оценил… И не вздумай меня разуверять, Детка…
Мы дошли до угла и остановились. Так мы стояли и смотрели друг на друга, и снежинки пролетали между нами. Вдруг он сказал:
– Слушай, я все хочу спросить… – и он глянул на мои ноги, – ты какой носишь?..
– Тридцать пятый, – сказала я.
– Годится… Слушай, ты мне поможешь купить туфли?.. Завтра после лекции, лады?..
Я чуть не спросила: «Для кого?» – но вспомнила уроки Гранда и сдержалась. Я даже виду не подала, но настроение у меня испортилось. И я впервые подумала: «Хорошо, что Валька не в моем вкусе».
Дома никого не было. На столике в передней лежала записка от тети Вари. Она писала: «Конфликты сняты, улетаю вечерним рейсом, ключи где всегда. Целую всех. Варя». И внизу приписка для мамы: «Юлька мне все сказала…»
«Тем лучше», – подумала я. Все же мне было неприятно, что я открыла маме Юлькину тайну. Значит, это больше не тайна… Тем лучше…
Только теперь я почувствовала, как устала. У меня болели руки, ноги и почему-то шея. И щеки горели. Будь дома мама, она бы уже заставила меня измерить температуру. Но я знаю, что просто устала… Просто устала… «Я не умею благодарить!..» Все же интересно, для кого эти туфли?..
Я вытаскиваю свой проигрыватель и ставлю «Романс» Шостаковича в исполнении ансамбля скрипачей. Музыкальная запись сделана в Риге, в Домском соборе, и на конверте пластинки изображен этот собор, знаменитый своим большим органом
Эту музыку я могу слушать без конца. Она успокаивает и в то же время волнует. Да, именно в ней чувствуется сдержанное волнение. Я достаю с полки книгу и открываю страницу, которую знаю на память. Вот он, мой Юноша с перчаткой!.. Как мне нравится его лицо.
Он чем-то огорчен, но пытается это скрыть из гордости. Один известный искусствовед сказал, что это Ромео, в котором уже угадывается Гамлет… А Юлька сказала, что мы разминулись в веках!..
Поют скрипки, снег идет за окном, и мы оба молчим. Нам обоим грустно. Так грустно, как будто мы любили друг друга, а теперь расстаемся… Видел ли он когда-нибудь снег? Ведь он венецианец!..
– По какому случаю бал? – спрашивает папа. – Гремит музыка… И, конечно, всюду свет!..
Я не слышала, как он вошел. Щелкают выключатели. Шуршит умолкнувшая пластинка. Я ставлю на полку книгу и думаю: «Для кого эти туфли?»
Сразу после лекций Валька Тарасов подходит ко мне и говорит:
– Пошли?
И мы с ним едем в Дом обуви. Суббота, и народа везде полно. В торговом зале на стеллажах стоят образцы обуви, которая есть в продаже. Они стоят по размерам – одна туфля от каждой пары. Валька растерянно спрашивает:
– Ну, как тебе? Может, те, белые?..
– Мне они не нравятся, – говорю я. – И фасон уже не модный.
– А вон те, с пряжками? Они вроде ничего…
Что-то он не называет меня Деткой. Потому что здесь я опытней его. И тогда я говорю:
– Ты что, детка! Какие пряжки! И опять белые!..
Он ничего не замечает. Ему не до меня.
– Ей как раз белые нужно, – говорит он. – У меня есть сорок рублей… Я их отложил еще осенью, когда оформлял стенды…
– Понятно, – говорю я. – Двинулись отсюда!..
Мы выходим на улицу, и Валька говорит:
– Подожди, я закурю…
Я смотрю на него и думаю: ничего странного нет. Все когда-нибудь женятся или выходят замуж. Вышла же Нина за своего Геру! А Валька в тысячу раз лучше! И ничего странного нет, что где-то в Тананариве – тире – Касимове его ждет девушка. И что Валька ее любит и еще осенью отложил деньги, чтобы купить к свадьбе самые лучшие туфли.
Белые туфли, тридцать пятого размера…
Мы ходим из магазина в магазин. Нигде нет ничего подходящего. Несколько пар выглядели лучше, и я их даже примерила. Но одни – с бантиками – были велики, а другие – лодочки – жали. Валька уже совсем приуныл, когда мы забрели в тот маленький магазинчик. И я увидела их! Это были не туфли, а мечта. Я издали определила, что они будут в самый раз!.. Все же я примерила их. Сначала одну правую, потом левую тоже. И прошлась немного по коврику возле прилавка. Валька и продавщица смотрели на мои ноги. Валька сияя, а продавщица скептически.
– Берем? – сказал Валька.
– Берем, – сказала я. Мне даже жалко было их снимать.
Валька пошел платить – туфли стоили тридцать семь рублей.
– Замуж выходишь? – спросила продавщица.
Я кивнула.
– Я так и подумала, – сказала она. – Он тебя любит. Даже со стороны видно…
Подошел сияющий Валька, протянул чек.
– Красивые, правда? – спросил он, пока продавщица завязывала коробку.
– На таких ногах все будет красиво, – сказала она так же скептически. Ей было лет двадцать семь на вид, и, по-видимому, что-то в ее жизни не клеилось.