Юность Ашира
Шрифт:
— Бей, Генка! — прервал его выбежавший из ворот третий мальчуган. При этих словах он споткнулся и упал.
— Подножка! — Малец быстро вскочил, заложил два пальца в рот и свистнул. — Назначаю штрафной.
— Пойдем, — засмеялась Светлана.
Но они не двинулись с места.
— Быстро растет Ашхабад, — мечтательно проговорил Ашир.
— Хорошо сказал Коля Коноплев про наш мирный труд: ничего сильнее нет, труд мир бережет. Это верно. Много еще злых сил осталось на свете… Но труд сильнее всего. Когда об этом думаешь, хочется еще лучше работать.
— Ты доволен своей работой? —
— Пока не доволен, многого еще не знаю. Но люблю завод… А почему ты об этом спрашиваешь?
Она сорвала с дерева листок, положила на ладонь и вытерла с него пыль.
— Я часто стараюсь представить, каким через несколько лет будет наш завод и какими мы с тобой будем. Интересно, ты когда-нибудь думал об этом?
— Наш завод… — Вытянутой вперед рукой Ашир, как будто указывал на что-то такое огромное, что и глазом не окинешь. — Завод наш будет большим-пребольшим, и оборудован он будет по последнему слову советской техники. — На лице Ашира напряглась каждая жилка, он зорким взглядом смотрел вдаль и, казалось, был изумлен тем, что мысленно видел. — А делать наш завод будет и машины для уборки хлопка, и электрические тракторы, и даже части для пароходов. Правильно?
— Насчет пароходов ты того… — улыбнулась Светлана.
— Ничуть не того! На Узбой приезжали инженеры и останавливались у нас. Думаешь, они к нам в пески приезжают загорать и зем-земов ловить? Знаешь, что такое зем-зем? Большая ящерица, на крокодила похожа. — Он отмерил два шага, показывая, какие бывают вараны. — Так вот инженеры говорили, что канал будут строить, ищут, где лучше аму-дарьинскую воду пустить в Кара- Кумы. — Ашир с сияющим лицом поглядел на нее и добавил: — А тех инженеров прислал к нам в пустыню товарищ Сталин, по его заданию они работают, а это значит— Аму-Дарья обязательно потечет по Кара-Кумам.
— Тогда верно! — согласилась с ним Светлана. — А кто все эти машины будет делать? — допытывалась она.
Ей казалось, что Ашир не совсем ее понимает.
— Мы с тобой!
— Не сумеем, если…
— …не будем учиться, — горячо подхватил Ашир. — Угадал?
— Да. Знаешь, Ашир, я все чаще думаю об учебе. Коноплев кончает институт, две наших стерженщицы поступили в техникум на вечернее отделение. Нам с тобой тоже надо в техникум.
На Ашира словно упал слепящий луч прожектора, он прищурился и поднес к лицу ладонь.
— Это ты правильно сказала.
— Можно работать и учиться. Я говорила с парторгом Чарыевым. Он поможет нам.
— Если Чарыев обещал, то сделает.
Почему-то именно в эту минуту Светлана заметила, насколько Ашир изменился и повзрослел за последние дни. В душе она признавалась себе, что все больше и больше дорожит дружбой с ним.
— Я уверена, что вы сегодня отольете хорошую деталь, — сказала она тихо.
— Отольем. Завтра придешь на завод и увидишь нашу работу.
Светлана подняла руку, пригладила его взъерошенные волосы и грустно вздохнула.
— Иди, — тихо сказала она, не отнимая руки.
Но он проводил ее до общежития и только тогда побежал на завод.
— Пообедал? — спросил его Захар Фомич.
— Ага! — соврал Ашир.
Страшная
С литьем провозились допоздна. Домой Ашир шел вместе с Захаром Фомичом. Табак у старика давно уже кончился, и он сосал пустую трубку.
— Цилиндр мы с тобой, Ашир, отлили на диво. Завтра посмотришь, — не только пять, десять атмосфер выдержит!
Всю дорогу старик говорил безумолку, подбадривая Ашира, тяжело передвигавшего ноги от усталости. Возле своего дома Захар Фомич достал часы, потряс их и приложил к уху.
— Идут, неугомонные! — как всегда удивился он и зажег спичку. — Скоро час. Утром заходите за мной с Сережей, вместе на завод пойдем. А сейчас — отдыхать. Спокойной ночи, сынок!
— До свиданья, Захар Фомич!
Ночь была тихая. Недолго побыл на небе и еще с вечера зашел за горы тонкий серпик нового месяца. На фоне темного неба деревья казались черными, сквозь ветви обильно просачивались звезды. Под ногами, хрупко ломаясь, шуршали опавшие листья и стручки глядичии.
«А листья падают и ночью, когда никто не видит», — почему-то подумал Ашир, шагая по улицам уснувшего города.
Он поднялся на мост и остановился. Много раз виденная картина сегодня по-новому поразила его своей красотой. Внизу, вдоль железнодорожных путей, точно костры по берегу реки, светились на стрелках фонари. Над ними зорким оком глазел в темноту семафор.
Нахмурившийся Копет-Даг крутой грудью пододвинулся к Ашхабаду, будто богатырь, оберегающий его сон. В россыпи огней Ашир узнавал знакомые улицы и площади, здания театров, фабрик, институтов. Темные пятна и широкие полосы на световом плане города обозначали парки и сады. Ашир отыскал взглядом прожектор над своим заводом, и ему показалось, что он светит ярче всех огней в городе.
Из-за семафора донесся и растаял в безветренном воздухе прощальный гудок только что отошедшего поезда. И как неожиданно все произошло!
Ашир подошел к дому и постучал в калитку три раза, как всегда, чтобы разбудить Анну Сергеевну. Он не услышал ее тихого голоса, не успел даже отнять руку от калитки. Глухой удар потряс землю. Секунда, и второй удар, еще тупее и настойчивее, обрушился на спящий город. Протяжный гул прокатился от гор в сторону пустыни, будто вышел из-под земли и ушел в землю. Что-то зловещее, затаенное было в этом долго не умирающем гуле. Сама земля потеряла свою устойчивость, заходила ходуном по воле слепой стихии.
Ашира вместе с калиткой свалило и бросило в виноградник.
«Землетрясение…» — мелькнуло у него в голове.
Уже лежа, он увидел, как рядом с ним закачалась и осела стена глинобитного дома. Там, где она стояла, сначала мигнула звезда, потом качнулся темный силуэт дерева.
Он лежал растерянный, оглушенный, и тишина удивила его. Все замерло, оцепенело, только виноградные листочки трепетали, хотя и не было ветра, будто хотели оторваться и улететь…
Он вскочил на ноги. Серая, густая муть окутала все, нигде ни живой души, ни звука, даже собачьего лая не слышно. Аширу показалось на минуту, что он остался один, в целом мире один, и не страх, а чувство горькой досады на свою беспомощность, тяжелое сознание непоправимости того, что произошло, овладело им.