Юность Маши Строговой

Прилежаева Мария Павловна

– Вы не спрашивали себя, почему в этот страшный час, когда фашисты у Волги, здесь, в далеком тылу, работают не одни оборонные заводы? Работают литературные вузы и педагогические институты, а вчера я видел афишу: ваш профессор читает публичную лекцию об искусстве. Фашисты рвутся к Волге, а вы в это время обдумываете свою курсовую работу...

Юрий вскочил, уронил на ходу палку Кирилла Петровича и подбежал к костру:

– А... а не кажется это бессмыслицей, от которой могут опуститься руки?

–

Что бессмыслица? Что педагогический институт не закрыт?

Кирилл Петрович ворошил прутом угли. Сноп огненных брызг взлетел вверх и осыпался. Ночь надвинулась плотнее и гуще.

– На самой заре жизни, - говорил Кирилл Петрович, - враги взяли Республику Советов в кольцо. Жгли. Казнили. Терзали на части. Мы вырвались из смерти! Устояли. Неужели сейчас мы слабее? Нет, не слабее. Учитесь, Юрий.

Маша неслышно подошла и обвила руками шею отца:

– Папа, милый мой папа!

Костер погас. Над горизонтом поднялась луна, косые тени протянулись по земле от кустов и деревьев. Повеял с гор ветерок, прошуршал в листьях тополя и затих.

Глава 14

Маша уехала на полевые работы. Уехала Дильда и все остальные студенты. Только Дорофеева получила отпуск: пришло извещение, что ее муж, тяжело раненный, лежит в чкаловском госпитале.

Усков хлопотал, доставал для Дорофеевой пропуск, проводил на вокзал, усадил в вагон и стоял на платформе, пока не скрылся из виду поезд.

Со всего курса в городе оставались он и Ася. Ася принесла медицинскую справку о том, что не может выехать в поле, и хладнокровно передала Юрию:

– Представь, у меня не в порядке легкие.

После того как у Аси произошел с Валентином Антоновичем с глазу на глаз разговор, оставшийся в тайне для всех, она изменила планы. Она не собиралась больше в аспирантуру.

Юрий скучал без друзей.

Однажды в городском парке он встретил Валентина Антоновича. В белых брюках, в сандалиях на босу ногу, без шляпы, профессор прогуливался по боковой аллее. Юрий с разбегу налетел на него. Ничего не оставалось, как поклониться и спросить о здоровье.

Может быть, профессору прискучило бродить в одиночку по аллее, может быть, он вспомнил неудачный доклад старосты третьего русского и догадался, что неспроста вихрастый, шумный студент в его семинаре умолк, - Валентин Антонович заговорил с Юрием. Они протолковали полдня в густой тени городского парка о литературе, о положении на фронтах.

Юрий воспрянул духом, найдя нового друга. Но ненадолго. Такова, должно быть, была его судьба: скоро и Валентина Антоновича пришлось проводить на вокзал.

Валентин Антонович уехал в Москву.

Усков работал. Отрезав в запас ломоть хлеба, он уходил утром в читальню, закрывая книгу, когда в глазах от усталости начинало рябить. Иногда он из читальни заходил к Строговым. Они сидели втроем на крылечке до поздней

ночи. Ирина Федотовна читала вслух Машины письма.

Однажды, придя к Строговым, Юрий застал Ирину Федотовну одну. Кирилла Петровича тоже вызвали в Москву. Ирина Федотовна затосковала без Маши. Теперь Юрий каждый день забегал к ней. Он приходил и спрашивал: "Приехала?" - и оставлял для Ирины Федотовны огромные красные яблоки, от тяжести которых надламывались ветки в саду его матери.

Студенты вернулись с работ только в октябре.

Черные от загара, они шумно прощались на вокзальной площади, долго жали друг другу руки, хотя расставались всего до завтрашней лекции. Жизнь в палатках, работа с утра до вечера в поле, три трудных летних месяца так сдружили и сблизили, что сейчас казалось странным расходиться по своим домам.

– А знаешь, свекла у них, пожалуй, без нас осталась бы в поле, говорила Маша Рязанцевой, тихой, молчаливой студентке, которую раньше почти не знала.

– Наверняка осталась бы. Молодцы все-таки мы!

– Если будущим летом опять на свеклу пошлют, Марию Демченко догоним.

– Жаль, что не на оборонный завод!

– Кто будет урожай убирать, если всех на оборонный завод?

– Товарищи! Девочки! Смотрите-ка, что стало с городом!

Город преобразился. Он был весь золотой, оранжевый - осень пламенела в каждом листочке. Невиданно синее небо отражалось в арыках.

Маша в изумлении шла знакомыми улицами, не узнавая их. Всю ее охватило предчувствие счастья. Сейчас придет домой, и должна же она наконец получить ответ на запросы, которые она разослала повсюду, чтобы найти Митин след! Митя жив. Маша знала это.

Она замедлила шаги перед домом, издали увидев на крыльце мать. Кто-то с ней был. Он. Митя, ты! Безумец Маша! Она побежала, веря в чудо, что-то крича.

Ирина Федотовна узнала Машу и тоже кричала и махала рукой. За спиной ее стоял Юрий Усков.

– Совсем негритенок!
– восклицала Ирина Федотовна, обнимая и целуя ее.
– Африканец! А худа! Жалость смотреть! И волосы выцвели. Почему ты так смотришь?

– Письма есть?

– Конечно. Целая куча.

– Мама! Мама! От кого письма?

– От дяди Аркаши. От Ивана и из Владимировки.

– А мне?

– Как же: целых три.

Ирина Федотовна принесла письма - три знакомых треугольника, все от Сергея.

Усков сидел на перилах, ожидая, когда Маша прочтет письма, чтобы вступить в разговор. Его одолевало нетерпение. Он не подозревал все-таки, что так обрадуется ее возвращению.

– А Сергей в госпитале, - сказала Маша.
– Пишет, что ранен легко.

– Да?
– с участием ответила Ирина Федотовна, припоминая, кто такой Сергей.
– Маша, что ж ты о папе не спрашиваешь? Папа уехал в Москву.