Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям
Шрифт:
Наши не остались в долгу, вымогая цейсовскую оптику и золингенновскую сталь.
Я радовался этому единению. Каждый с каждым договаривались на следущее братание о количестве товара, каждый с каждым метили штыками место будущей встречи. Я предвкушал, как вновь сойдутся враждующие стороны в меняльной схватке и как можно будет славно погреть руки на разнице интересов в качестве посредника, но увы...
На фронт пожаловали высокопоставленные инспектора-генералы, и Ермолая Ермолаевича, честно заработавшего язву на казенных харчах, и Федора Федоровича,
Уже в поезде я узнал о потрясшем всю Российскую армию прецеденте.
Только и было разговоров о белом рояле, доставленном из Берлина и бережно перенесенном через минные поля и колючую проволоку в дар вражескому батальонному командиру.
Так что, Остен-Бакен, семена мои пали в хорошую почву, правда, нуждающуюся в регулярном внесении навоза и других органических удобрений.
Оцени труды как специалист.
Ответа не жду.
Жаль покидать обжитой флигель.
Надеюсь на скорую встречу в столичном борделе.
Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер бей."
Письмо это я перечитал не меньше десяти раз.
Окопная правда успокаивала.
Но все же я думаю, насчет белого рояля Остап прихвастнул. Скорей всего над позициями проплывало пианино, на худой конец, фисгармония, а вероятнее всего - губная гармошка...
Глава 13
ПЕТУХ С ЗОЛОТЫМИ ЯЙЦАМИ
"Выбор неплохой. Камни, я
вижу, подобраны со вкусом."
О.Б.
Остап объявился в Петрограде - вместе с революцией.
– Коля Остен-Бакен!
– кричал он, растирая обмороженные февральским ветром щеки и выбивая классическую чечетку щегольскими, не по сезону, штиблетами.
– Цепляй на широкую грудь красный бант порасфуфыристей, и за мной - на улицу!
– Побьют ненароком.
– Да мы теперь сами кому хошь рыло начистим! Такое поле для активной, самостоятельной деятельности!.. Угадай, что мне всего больше нравится в настоящем моменте?
– Грядущие демократические перемены.
– Нет, изумительный лозунг большевиков. "Грабь награбленное" или, выражаясь кондовым партийным языком, "экспроприация эскпроприаторов".
– Боишься опоздать к разделу собствености?
– Эх, Остен-Бакен, Остен-Бакен! Не чувствуешь задницей пульса времени. Или ты добровольно сольешься с массами голодных и рабов, или тебя шлепнут, как чуждый элемент.
– Тогда я - с тобой.
– Сделай милость... И не забудь захватить что-нибудь из тары. Ящиков и бочек не надо. Желательно не бросающееся в глаза. Вот как, например, мой конспиративный акушерский саквояж.
– С инструментом?
– Гинекологические принадлежности были обменены на одном захолустном полустанке на две буханки ситного.
– Кому они там могли понадобиться?
– Хозяйке понравился их лучезарный блеск и строгое изящество форм.
–
– Остен-Бакен, ты, как всегда, не в меру мудр. Действительно, не собираемся же мы кантовать мебеля и прочую рухлядь. Брать будем исключительно золото и камушки. Учти, серебро - игнорируем.
– А хозяева будут терпеливо взирать на наше самоуправство?
– Самые знатные и самые богатые задали деру и уже финишируют где-нибудь в районе шведской границы. Я уверен спасая свои жалкие, никчемные душонки от праведного народного гнева, они побросали добро, слуг и декоративных собачек. Так что поспешим в беспризорные закрома.
– А вдруг напоремся на прислугу?
– Для этих запуганных растерянных существ мы представители комитета свободных студентов. Ищем место для штаба.
– Всю разговорную часть возьмешь на себя?
– Нет, доверюсь твоему почвоведческому косноязычью...
Увенчав груди бантами, мы ринулись в круговорот взбаламученной жизни.
Долго не раздумывая, Остап выбрал особняк побогаче и решительно направился к тяжелым забронзовевшим дверям.
Потерзал звонок.
– Кажется, мы на правильном пути.
Остап навалился плечом на дверь, и она послушно поддалась.
– Удавлюсь, если до нас здесь побывала хоть одна сволочь.
Но Остап напрасно волновался.
Комнаты встретили нас чистотой, уютом и порядком, как будто хозяева вышли куда-то на минутку и вот-вот вернутся, чтобы на изысканном французском осведомиться о наших преступных намерениях.
Остап пританцовывал на коврах, Остап открывал все шкафы и шкафчики подряд, Остап упадал на канапе и кресла, Остап ронял книги с золотыми обрезами и массивные хрустальные пепельницы.
Я понуро, в ожидании женского истеричного крика или разгневанного холеного баритона, тащился за упивающимся экспроприатором из комнаты в комнату.
– Остен-Бакен, глянь, какая прелесть - неописуемой стоимости!
И Остап уступил мне место перед стеклянными полками, сплошь уставленными ювелирными изделиями.
– Знаменитые пасхальные яйца работы Фаберже, - сказал я отсутствующим голосом, касаясь одним пальцем россыпи бриллиантов по золоту.
– Утеха особ, приближенных к императорскому величеству.
– Согласен на яйца, - Остап раскрыл саквояж.
– Подавай-ка аккуратненько сии безделушечки.
Вдруг за окнами зашумело, заорало, загремело.
Остап защелкнул принявший сокровища саквояж и отодвинул портьеру.
– Хозяева вернулись?
– спросил я, торопливо открывая дверцу просторного зеркального шкафа.
– Хуже... Конкуренты... Придется отстреливаться.
– Чем?
– Ах да, я впопыхах забыл свой любимый пулемет.
– Много?
– Еще сколько!
– Остап перешел к противоположному окну. Взяли в кольцо... Ты, Остен-Бакен, предпочитаешь быть растерзанным мозолистыми лапами пролетариев, аккуратно расстрелянным пьяной солдатней или оприходованным дюжими матросиками?