Юность под залог
Шрифт:
Отменить банкет, дать задний ход Гаврилова никак не могла, поскольку о вечеринке знали почти все потенциальные гости. Они затаились и с нетерпением ждали приглашения. Поэтому хотела ли этого Зинаида Матвеевна, нет ли, но ей нужно было как-то выходить из сложного положения, надо было где-то собрать всех вышеприведенных родственников и знакомых. Бедная женщина понимала, конечно же, что ни в ее с Геней, ни в метелкинской квартирах двадцать восемь человек (ну хоть ты тресни!) не поместятся.
К счастью, выход из трудного положения был найден!
Через день после подсчета гостей совершенно раздавленная и уничтоженная Зинаида Матвеевна ехала с рынка на троллейбусе,
– Гражданочка! Так я не понимаю, что вам от меня нужно? Чем я-то вам могу помочь? – удивился С.С. Дуршлаков.
– Да где ж я их всех, халявщиков-то этих, размещу?! – взорвалась Гаврилова. – Двадцать восемь человек-то, поди, ни в одну двухкомнатную квартиру не поместятся!
– Ах! Так, стало быть, вы все вели к тому, чтобы организовать банкет у нас, в «Ромашке»? – сразу обрадовался директор.
– Ну конечно! Я даже из троллейбуса специально не на своей остановке вылезла. Мне до дому-то еще ехать и ехать! Уж не откажите, товарищ С-С-Дуршлаков! – слезно попросила она, проглотив по незнанию имя и отчество директора одной из точек общепита столицы средней руки.
– С удовольствием! Меня зовут Семен Семеныч. А вас?
– Зинаида Матвеевна, – краснея, представилась Гаврилова.
– Давайте-ка определимся, уважаемая Зинаида Матвеевна, насчет того, как кого рассадить. От этого, уверяю вас, зависит, если можно так выразиться, качество и исход вечеринки. Потом побеседуем относительно закусок, горячих блюд, десертов и напитков...
– Семен Семенович... – замялась Гаврилова, теребя стрелу зеленого лука, что торчала из ее синей в желтый горох тряпичной хозяйственной сумки. – А нельзя было бы сначала договориться о цене... Не знаю, потяну ли я... – прибеднялась она. И Дуршлаков (видать, знаток своего дела) принялся объяснять ей, как лучше поставить столы да какие напитки подавать в начале банкета, чтобы гости сразу «не скопытнулись», а какие в середине, что лучше пить «под рыбу» и какие вина «под мясо». Он говорил и говорил, игнорируя столь волнующий Гаврилову вопрос о цене всего этого «удовольствия», в результате чего та окончательно потеряла бдительность и полностью доверилась товарищу С.С. Дуршлакову.
Когда же цена (спустя час) была им все же названа, Зинаида Матвеевна как-то непроизвольно съехала со стула, но быстро очнулась и, схватившись за левую грудь, воскликнула:
– Ой! Бат-тюшки! Это ж какая бешеная деньга! Откуда ж у меня столько?! Ох! Не могу, щас сердце лопнет!
Аврорина мамаша поныла-поныла, поохала-поохала, но согласилась, потому что иного выхода у нее не было – не могла она ударить в грязь лицом перед своей многочисленной родней и знакомыми!
Наконец все было готово – в зале ресторана «Ромашка», переделанном несколько лет назад из кафе (того самого, кстати, где Вадик Лопатин – первая любовь нашей героини – отметил свой прощальный вечер перед отъездом
Ряд бутылок выстроен, закуски наметаны, крахмальные салфетки торчат с готовностью, ожидая следов губной помады и жирных пальцев.
Стулья – вжик-вжик. Громкие приветствия, неловкое молчание, невразумительное мычание, вроде «м-м-м» и «тек-тек», одинокий смешок, всеобщий гогот, радостные возгласы, крепкие дружеские объятия, счастливые возгласы наподобие «Сто лет не виделись!» или «Как мы рады!».
В восемнадцать тридцать уже все гости заняли свои места (все, кроме счастливой пары – Владимира Ивановича с Галиной Калериной), с жадностью глядя на закуски с бутылками – глядя, но не решаясь пока взять в руки столовые предметы и приступить к полнейшему и абсолютному уничтожению угощения. Да и с первым тостом некоторое время все никак не могли определиться. Это и понятно! За что, за кого пить? За обойденное вниманием рождение Арины, за возвращение Метелкина из армии, за Зинаиду Матвеевну и ее уход на пенсию, а может быть, за Геню с Ириной Стекловой? Народ сидел в нерешительности – все были как-то скованы и напряжены. Пока...
Пока в зал не ворвался Владимир Иванович с Калериной. Он был в своем синем костюме-тройке. На животе его поблескивала серебряная цепочка часов. Она – в кримпленовом платье мышиного цвета с огромными драконами цвета разбавленной воды из-под вареной свеклы, которое было явно чужое, подаренное кем-то: оно сильно стягивало большущий живот Галины, а линия плеч затерялась где-то ближе к локтевым сгибам.
Гаврилов долго думал да размышлял, как бы ему поэффектнее появиться на вечере. И тут, как это обычно случалось, ему в который раз помогла книга. Накануне Владимир Иванович открыл томик А.С. Пушкина и случайно наткнулся на следующие строки из «Евгения Онегина». Он с чувством продекламировал их Калериной, которая сидела рядом, поджав ноги, и вязала очередную шапочку из ровницы.
– Галюнчик! Ты только послушай! Послушай, какая прэлесть! Театр уж полон; ложи блещут; партер и кресла, все кипит... Так, так, взвившись, Занавес шумит... Стан совьет... Ага, ага! И быстрой ножкой ножку бьет... Шедевриално! – бормотал он себе под нос. – Вот! Гляди-ка, Галюнь! Вот! Послушай! Все хлопает. Онегин входит, идет меж кресел по ногам, двойной лорнет скосясь наводит на ложи незнакомых дам... Ну и дальше. Мы так и появимся на банкете! Как Онегин! Позже всех. Хлопнем дверью, передавим всем ноги и сядем на свои места. Все-таки Пушкин – гений! Не зря я внучку в честь его няньки назвал! А, Галюнчик?!
– Ой, да уж ладно тебе, Гаврилов. Ноги ты отдавишь... – проговорила Калерина, невообразимо медленно вывязывая изнаночную петлю.
Владимир Иванович с силой захлопнул после себя дверь, так что гости даже вздрогнули.
– Здравствуйте, товарищи! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук, – громогласно воскликнул Гаврилов, отбивая мелкую дробь по спине своей любимой. – Знакомьтесь, это моя жена, Галина Калерина! Замечательная женщина, настоящий ангел во плоти! – сказал он и потащил «замечательную женщину» к столу отдавливать присутствующим ноги. – А что сидим, как на похоронах? Почему не пьем? А? – И Гаврилов, плюхнувшись напротив своей бывшей жены, которая, стоило ему только войти, заерзала на стуле, покраснела – засуетилась, одним словом. – Садись рядом, Галюнчик, не стесняйся, будь как дома... Выпьем, други мои! – с ходу выдал он.