Юность уходит в бой
Шрифт:
Командиру понравился Илька Садовников, и, наверное, прежде всего своей молчаливостью.
К словам старшего брата он не добавил ни слова. А такие «собеседники» — сущий клад для Шестакова.
А Николай уже подталкивал к командиру другого парня, ничуть не похожего на «садовниковокую династию».
— Это тоже брательник, только двоюродный, — тарахтел он. — Но и его обязательно надо принять в отряд. Он страсть какой отчаянный!
Белобрысый Николай Соколов смотрел на Садовникова-старшего влюбленными глазами. Чувствовалось, что он готов пойти за ним в огонь и воду.
Третий парень, пришедший с Николаем Садовниковым, был невысокого роста, с рябоватым лицом. Держался он степенно и все время пристально наблюдал за командиром и начальником разведки. Когда очередь дошла [153] до него, он встал по стоике «смирно» и по-военному отчеканил:
— Лейтенант Красной Армии Григорий Харитонович Софонов. Оставлен разведкой десятой армии для работы в тылу врага. В последнее время связь нарушилась, и я пришел сюда, чтобы восстановить ее.
Николай Садовников удивленно уставился на него и еще менее разборчиво, чем обычно, пробормотал:
— Вот те раз! А я-то думал, что ты к моей сеструхе Таисье в блиноеды пристраиваешься, значит, ко мне в зятья... Как будущего родственника я и привел тебя к командиру.
Но Шестакову и Рыкину после доклада лейтенанта стало не до шуток. Отправив Садовникова вместе с его «брательниками» в подразделение, они попросили Софонова подробнее рассказать о себе и о своих делах. Григорий Харитонович обо всем доложил кратко, но обстоятельно. Этим он и понравился командиру.
— Моим последним заданием, — заключил Софонов, — было организовать разведку аэродромов: в первую очередь Сещенского, как основного, а затем запасного — в Олсуфьево.
Василий Васильевич метнул быстрый взгляд на Шестакова и, с любопытством разглядывая лейтенанта, спросил:
— И что вы успели сделать?
— Устроился жить у кохановского старосты Никшова. Как родственник...
— Вы его родственник?
— Нет. Просто договорились так. После он как своего родственника устроил меня работать на аэродроме...
— И что же?
Софонов едва заметно передернул плечами:
— Толку в этом оказалось мало!
— Почему?
— Сведения я добывал хорошие, иногда удавалось узнавать, когда прибывают новые самолеты... А вот передавать данные было трудно: немцы не разрешали отлучаться с аэродрома, следили за каждым шагом.
— Так ничего и не придумали?
— Нет, почему же — кое-что придумал: сказался больным. Отпустили на несколько дней в Сещу. Там, на явке, передал сведения в штаб 10-й армии. Потом еще [154] несколько раз передавал. Теперь познакомился в полиции со своим человеком. Сведения через него пойдут. Парень толковый. А я пришел сюда, чтобы установить связь с каким-нибудь военным отрядом.
Василий Васильевич Рыкин удовлетворенно кивал головой, и его светлые глаза лучились. Я понял, что для начальника разведки Григорий Софонов оказался дорогой находкой. Одним из заданий, полученных нашим отрядом, был сбор данных об аэродромах Брянска и Сещи, с которых вражеские самолеты вылетали бомбить
Командир сразу проникся доверием к Софонову. У него было какое-то природное чутье на хороших и плохих людей. А вот Василий Васильевич решил было проверить лейтенанта, чтобы убедиться в нем до конца. Но капитан Шестаков сказал Софонову:
— Ты вот что, Харитоныч... Отдохни получше и отправляйся назад... А для помощи тебе подключим наших разведчиков Ерофеева и Садовникова. Так, пожалуй, Василь Васильевич?
Начальник разведки кивнул в знак согласия. Затем они уточнили перечень данных, которые нужно собирать, явки, даты, код. Словом, обговорили все, что необходимо для постоянной и прочной связи. Утром лейтенант Софонов выехал в Сещу.
В то время радиосвязи не было не только между отрядами. Многие из них не могли связаться даже с Большой землей. Поэтому Шестаков направил своих людей сразу в несколько районов — в Жирятинский, Клетнянский, Жуковский, Дубровский, Любохинский. Нужно было хорошенько познакомиться со всеми партизанами и договориться о совместных действиях.
Станция узкоколейной дороги Волынь находилась в нескольких километрах от рабочего поселка Ивот, где мы базировались раньше. Севернее, в десяти километрах от нее, в поселке Бытошь, стоял отряд Деда. Западнее, в небольшой лесной деревушке Волынь, располагался Людиновский отряд. В этом лесу и мы соорудили свой лагерь.
Бойцы по-разному воспринимали переход отряда сначала из поселка на станцию, а потом в лесной лагерь. Что и говорить: в населенном пункте есть хоть какие-то бытовые удобства. А ведь большинство наших добровольцев составляли москвичи, которые были почти не знакомы с [155] сельской, а тем более с «лесной» жизнью. Жители тоже чувствовали себя увереннее под прикрытием хорошо вооруженного отряда.
Надо заметить, что и некоторые командиры партизанских отрядов недолюбливали лес. Они считали, что размещение партизан в населенных пунктах придает советскому району в тылу врага внушительный, воинственный вид.
Капитан Шестаков держался иного мнения.
— Создание советского района в тылу врага — хорошее дело, — говорил он, — но держать отряды в населенных пунктах не следует.
Однажды, когда мы ходили по лесу, выбирая место для базы, сопровождавший нас партизанский командир заспорил с Шестаковым.
— Ты посмотри, — убеждал он, — как жители радуются, если мы у них останавливаемся! Они видят своих защитников. И отряду в селе легче, особенно с питанием.
Анатолий Петрович заметил:
— Верно, рады, тут ничего не скажешь. Вечером по улице не пройдешь — сплошные танцы... И откуда у них столько гармошек взялось?! А поближе к весне, гляди, и свадьбы начнут играть...
Помолчав немного, Шестаков уже серьезно сказал:
— В населённом пункте отряд как на ладони! А когда потребуется, немцы, располагая авиацией и артиллерией, без особых усилий вышибут нас из населенных пунктов... В лесу — наоборот: отряд что игла в сене!
Начальник разведки Рыкин полностью разделял мнение Шестакова. Он тоже хотел что-то сказать, но молчаливый командир на этот раз разошелся.