Юность
Шрифт:
В глазах Рахили стояли слёзы и неизбывное горе, и Песса Израилевна, повинуясь извечному чувству материнства, прижала её к груди. Девочка сразу разревелась отчаянно, и рыдала долго, с большим горем и вкусом.
– АнтшУлдикт [56] , - пробормотала она, отстранившись, но всё ещё хлюпая носом.
– Вы… – шмыганье, – знаете за мою жизнь.
– Немножечко, – сказала осторожная Песса Израилевна. Лучшей подруге дочери не сильно повезло с папеле, а когда не стало мамеле, невезения
56
Извините (идиш).
Женщина склонялась к мысли, что он таки не шлемазл, а настоящий поц, но помалкивала. Пока Рахиль не слишком говорила о своих проблемах, можно было делать вид, шо не знаешь о них, экономя на нервах и обедах. Потому как если слишком да, это ж придётся не только улыбаться, но и помогать, а оно ей сильно надо?
Сбиваясь то на скороговорку, то начиная всхлипывать и капать глазами, Рахиль поведала вздыхающим им о своих проблемах. Постукивая зубами о чашку и захлёбываясь словами и эмоциями впополам с водой, она поведала о планах папеле, которые ей – ну совсем никак!
– Сам шлимазл, – жаловалась она, сжав руки меж колен и раскачиваясь, – и друзья у него таки же! Один к одному, как семечки в перезрелом огурце!
– Все таки… одухотворённые, – выплюнула она, замолкнув ненадолго, – а как работать и зарабатывать, так они…
Слёзы закапали у неё из глаз, лицо некрасиво скривилось.
– … замуж, – всхлипнула девочка, – мне же четырнадцать скоро, вот и… За сына своего лучшего друга. А тот…
Она разрыдалась и Песса Израилевна вместе с Фирой долго утешали её.
– Всю жизнь… – скривила она рот, – как мама! Рта не открывай, по дому… и деньги тоже она! А он… уткнётся в Талмуд, и ладно бы хоть умным был…
Несколько раз вздохнув, Рахиль немножко успокоилась.
– Решил папеле, – скривила она рот, – шо раз я умею шить, то станут таки хорошей партией для сыночки его лучшего друга! Нужно только выпросить у тибе машинку, и я стану шить за деньги, попутно рожая детей, пока они будут… в Талмудах…
– Даже так? – нехорошо приподняла бровь Песса Израилевна, задумавшись надолго, пока девочки сидели затихшие.
– Я так думаю, – сказала она медленно, и Фира с Рахилью перестали дышать, – шо твой папаша настоящий поц, раз решил дочке такую неинтересную судьбу!
Двадцать седьмая глава
Едва заметно покачав головой, Иосиф Филиппович отвёл глаза.
– Упёрлись, – выдохнул он и замолк угрюмо, пока Татьяна помогала снять пыльник. Прошаркав по паркету в разношенных ботинках в ванную, адвокат долго плескался, умываясь, и вернулся слегка посвежевший.
Горнишная наша уже хлопотала, накрывая в гостиной обед, и старик уселся на своё привышное место. Он молчал, пожёвывая дряблые губы, да мы и не торопили ево.
Жмурясь, Иосиф Филиппович медленно ел суп, по-черепашьи вытягивая вперёд худую,
– Упёрлись, – повторил он, вытирая рот и откидываясь на спинку стула, – решительно не хотят ничево слушать, всячески затягивая дело.
– А может, и ну его? – предложил Коста, промокая испарину на высоком лбу.
Дёрнув щекой, Иосиф Филиппович снова пожевал губами, но всё же нехотя ответил:
– Не так всё просто, молодой человек. Частичная эмансипация оставляет лазейки для… – он задумался, подняв ввысь выцветшие глаза, – для слишком многово. Даже если толковать букву Закона беспристрастно, толкований этих достаточно, штобы при желании изрядно усложнить жизнь Егору Кузьмичу.
– Это в России, – перебил Коста, чуть подавшись вперёд, – в Африке, как я понимаю, ситуация несколько иная!
– Н-да… Неправильно понимаете, молодой человек, – покачал головой адвокат, – Частичная дееспособность не помешала Егору Кузьмичу получить офицерское звание, но это не вполне… да-с! Не полное признание!
– Иным чины офицерские ещё в люльке раздают, – прогудел опекун, сидящий каменным истуканом с мрачнеющей на глазах физиономией.
– Именно, Владимир Алексеевич, именно! – закивал старик, – Звания и ордена с пелёнок ничуть не мешают воспитателям ставить в угол, а то и пороть таких… офицеров и кавалеров за леность и проказы.
– Участие в боевых действиях, – начал было Коста, но адвокат только мотнул головой.
– В случае Егора Кузьмича можно предположить попытку оспорить… да к примеру, опеку. Да-с! Не вскидывайтесь, Владимир Алексеевич! Используя даже букву закона можно очень и очень здорово усложнить жизнь юноше, слишком уж непростая у нево биография, нда-с… Если же учитывать явную пристрастность судебной системы, можно предвидеть куда более широкий… спектр неприятностей.
– Навскидку… – Иосиф Филиппович прикрыл на несколько секунд глаза, – да хотя бы, зацепившись за неполную эмансипацию и ненадлежащую опеку… Да не вскидывайтесь вы, Владимир Алексеевич! Я вам логику судебной системы пытаюсь объяснить, притом заведомо враждебно настроенной!
– Простите, – медленно сев назад, выдохнул опекун, пока Татьяна протирала со стола разлитый чай.
– Ничево, – вздохнул адвокат, – прекрасно понимаю ваши чувства, уж поверьте! Зацепившись за ненадлежащую опеку и неполную эмансипацию, можно, к примеру, оспорить законность продажи ваших патентов бурам.
– А к этому, – ссутулился старик, – похоже, всё и идёт.
– Насколько это реально!? – слышу я, и понимаю внезапно, што сам же и задал этот вопрос.
– Так… – Иосиф Филиппович пожал плечами, – если строго по букве Закона, то шансы на это не слишком велики. Предполагаю, што в России будет… попытаются развернуть производство ваших летательных аппаратов, опираясь именно на оспаривание эмансипации.