Юрий Долгорукий (Сборник)

Загребельный Павел Архипович

На расчищенном месте, где намечалось поставить избу Страшковой семье, под зелёным кладбищем, они просидели вдвоём всю ночь.

И будто бы ничего не сказали, будто бы не касались друг друга и будто бы краткий час лишь прошёл, - однако ночь пронеслась, как песня!

Заря над Заречьем встала.

Из-за лесов, сверкая, взошло прекрасное солнце. То солнце - Петух огромный в великом дворе великого мира! Недаром о нём говорят премудрые люди:

Солнце есть Петел-кур, Его же глава до неба, А

море ему по колена. Когда, после дня пути, Солнце доходит до моря И окунётся в синие воды, - Вода всколыхнётся, а волны Ударят кура по жарким перьям… Тогда он вскинет алые крылья И закричит: «Ко-ко реку! Да будет свет всему мирови!» За ним воспевают петелы всей земли, Возвещая рассвет…

Любава, жмурясь, сказала с улыбкой:

–  Гляди-ка, Мирошка… утро!

–  Да… ночи тень пала, - ответил парень и тоже ласково улыбнулся: как славно встречать здесь утро!

Они помолчали.

Потом Любава зевнула, вытерла светлые, мелкие слезинки, вызванные зевком, радостно потянулась и, глядя на розовый край небес, сказала:

–  На золотой колеснице на трёх конях въезжает на небо жаркое солнце…

–  Люблю я солнце!
– ответил парень, хотя до того он ни разу по-настоящему и не думал о том, что любит - ночь или солнце. Но девушка поняла его сразу, поэтому живо взглянула ему в лицо, будто не небу, а ей он сказал «люблю», и доверчиво, с радостным удивленьем спросила:

–  А правда, что солнце не только есть Петел-кур, но и бог, хоть лик имеет, подобный людскому?

Парень серьёзно взглянул в лицо премилой Любавы. Свет глаз её сладко ранил влюблённое сердце, но он сдержался и вразумительно объяснил:

–  Нет, лада. Солнце не Петел-кур, не бог, и людского лика оно не имеет.

–  Что же есть солнце?
– вновь спросила Любава, всем существом восхищаясь парнем, который не только мил, но знает все тайны мира.

–  Солнце есть огнь, - ответил Мирошка, припомнив то, что слышал от Данилы-книжника ещё осенью на холме.
– Вернее, круг огненный… А видом он мал оттого, что стоит от земли высоту велику!

Наглядевшись на милого парня, выслушав мудрое слово, она опустила глаза и, вспомнив обо всём, что было здесь в эту быструю ночь, сказала:

–  С ним людям всем славно… и нам!

–  А ночью иль худо было?
– лукаво спросил Мирошка, припомнив ту же счастливую ночь, о которой подумала и Любава.

И девушка, не таясь, протянула:

–  С тобою и ночью славно…

–  Да, солнце и ночью ныне сияло!
– жарко сказал Мирошка.

Любава сделала вид, что слова парня ей непонятны.

–  Где же ты видел солнце?
– с лукавым видом спросила она Мирошку.
– Я помню: лишь звёзды были на небе…

–  На небе - звёзды, а солнце - ты! Он тихо, нежно добавил:

–  Тобою и мир прекрасен… Не небу - тебе молюсь! Девушка вспыхнула и смолчала. Потом быстро взглянула на парня и с прежним лукавством весело погрозила:

–  Смотри! Услышат про это боги - взъярятся!

–  Не будут яриться боги!
– бледнея от счастья, ответил Мирошка.
– Лишь взглянут они на тебя и сами скажут про то же: «Не небу - тебе молюсь!»

Любава быстро вскинула руки

и положила их на худые плечи Мирошки.

–  Мой лада!
– сказала она приветливо.
– Мой радостный лада!

И сразу же отодвинулась, испугавшись сверкнувших глаз любимого парня. Но он успел схватить одну из Любавиных рук. Схватил - и сказал, как стихи, неотрывно глядя в глаза Любавы:

–  Небом тебя назову? Но очи твои синее вешнего неба! Зарей тебя назову? Но щёки - ясней зари! Солнцем тебя назову? Но ты благодатней и жарче солнца! Только тебя увижу - и сразу я буен, И кроток, и радостен, и печален... А дух мой палит любовь!

Чувствуя, как уходят из тела силы, готовая сладко прильнуть к Мирошке, девушка еле слышно пролепетала:

–  Ох… речи твои будто ветер весенний!

Но тут её зоркий глаз увидел группу людей, идущих на взгорье от чёрного пепелища. Сила опять возвратилась в тело, сердце окрепло, на губы сошла улыбка. Она вздохнула, украдкой любуясь горячей бледностью парня, потом с сожалением встала с бревна, на котором они сидели, перекинула русую косу через плечо, указала:

–  Вон, вижу, подходят люди… пора! Мирошка с пылкой досадой крикнул:

–  Когда нам не надо будет бежать от людей?

–  Уж скоро…

–  Нет силы ждать! Поскорей бы…

Он взял её некрупные розовые ладони в свои огрубевшие руки и потянул к себе:

–  Я, как язычник, хочу умыкнуть тебя, лада… Она счастливо зарделась:

–  Ой!
– но руки не отняла.

А он всё настойчивей, твёрже сближал её грудь со своею:

–  Да, умыкнуть… и трижды пройти с тобой вокруг дерева, дабы стать мужем…

Парень настойчиво потянул её к длинной обструганной жерди, стоявшей на месте будущего двора, и смело провёл вокруг дерева полных три раза… И опять притянул к себе:

–  Да, быть твоим добрым мужем!

Знакомый обряд вернул Любаву к рассудку. Она с деловым любопытством взглянула на жердь, прикинула: точно ли трижды провёл её парень Мирошка вокруг обструганной братцем Никишкой осинки? Слова любви утеряли своё волшебство, и она скорее с улыбкой, чем с восхищением протянула:

–  Лукавый Лель твой разум смущает.

–  Не Лель, а ты, моя лада!
– по-прежнему пылко сказал Мирошка, ещё не почуяв спокойной улыбки в Любавином трезвом голосе.
– Затем и песню твержу всечасно:

Ты не куй, кузнец, Мне копьё-булат: Ты прикуй ко мне Сердце девицы! Ты не жги, кузнец, Дрова-уголье: Ты сожги ретивое У девицы…

Любава совсем спокойно, с весёлой усмешкой взглянула на парня. Тайно ещё сожалея, что безумство ушло из сердца, но уже чувствуя, что не в силах в такое трезвое утро вернуться к тому безумству, она кивнула на шумный лес:

–  Соловей песнь свою кончил, ты - начал. Ветер - в лесу, ты - тут!