Юрий Колкер. Ветилуя. Стихи, написанные в Англии (1989-1999).
Шрифт:
На шаткой палубе, на улице Шпалерной,
Те для меня никто, — угрюмо я твердил
В гордыне суетной, в неправде суеверной.
Но век так явственно свернул себе хребет,
Мы так разительно переменились оба,
Что ни возмездья мне, ни оправданья нет, —
И тех, кого любил, не разлюблю до гроба.
11 сентября 1994
* * *
Истина, какой она мне чудится,
Заново под звёздами не сбудется.
Звуков
Вещих, всё единым духом скажущих,
Простоты — пленительней, чем странности,
Нераздельности и неслиянности...
Говорили шепотом и начерно —
Вот и сглазили: вконец растрачена.
1995
* * *
В тот век Авзония убийство возвела
В языческий обряд — и чуть ли не с амвона.
А дни перикловы? Воздушна и светла
Над кровью и чумой — громада Парфенона.
Как уживаются жестокость с красотой?
Как две родных сестры. Двойняшки — не роднее.
В наш век не оживить их алгебры простой.
Отяжелев, мы сделались нежнее.
1995
* * *
Передай генотип и умри:
Вот и всё. Только это
Звёзды шепчут нам и буквари
И скрижали Завета.
Проиграл, кто не мечет икры.
На пиру и в постели
Мы — невольники страшной игры
Без объявленной цели.
Я — не я: коллективная плоть,
Земноводные ночи.
Милосердый и правый Господь
Отвратил свои очи.
Помнишь снимок тот школьный? На нём
Мы стоим, чуть стесняясь,
В нуклеиновый вязкий Мальстрём,
На глазах погружаясь...
16 июня 1995
* * *
Бездельник любит лесть, а тот, кто домовит,
Тот циркуль и отвес хвале предпочитает.
Да вычленится мысль — и душу нам живит! —
И муза в портике Евклида обитает.
Что сердцу ведомо, то словом уясним.
Непреходяще мил живого смысла скрупул —
Из хлябей и сует возносится над ним
Число усвоивший молитвоёмкий купол.
1995
* * *
Смерть станет родительским кровом,
Где путника ждут за столом,
Утешат приветливым словом,
Согреют сердечным теплом.
Войдёт он в просторные сени,
В покой, где светильник горит,
Уткнётся родимой в колени,
Заплачет от счастья навзрыд...
Жизнь станет бедой подростковой
В навек уязвленной душе,
Пустынею солончаковой, —
И,
16 октября 1995
* * *
Разве я поумнел? Ничего не прибавили годы
Кроме горьких обид, отвращенья к себе да стыда.
Долго ль так вот и буду тащиться с моим никогда
Катакомбами детской беды, стариковской невзгоды?
Тупиком эволюции всех нас мыслитель назвал.
Он исследовал многое, многим служил идеалам,
Воевал, сочинял, большевичил, а кончил провалом —
И себя ль одного этим страшным венцом увенчал?
5 августа 1997
Настанет день...
* * *
Настанет день, и родины не будет —
Не для меня или тебя: для всех.
Сиротство воссияет без помех
И ласку материнскую остудит.
Умолкнут голоса, воссядут знаки.
Разучимся беседовать, гулять,
И энтропия явится во фраке
Вселенский Вавилон осуществлять.
Ни Дона мы не зачерпнём, ни Рейна,
Ни отработанных летейских вод.
Не поняли предсмертных слов Эйнштейна —
Глядишь, и Бог молитвы не поймёт.
Ни ближних не останется, ни дальних,
Ни колокольчика, ни василька.
Последний звук родного языка
В пространствах захлебнётся дигитальных.
1995
* * *
— Рядами стройными они идут,
Увенчаны, в хламидах белоснежных!..
А кто вон там, в одном ряду с Гомером?
Ах, Прохоров! Как странно. Не слыхал
И обхожусь... точнее, обходился.
Скажи-ка мне, а где тут Стратановский?
При жизни, помню, был он ростом мал
И телом хил, — всегда стоял в конце,
Когда в линейку по ранжиру нас
Выстраивал учитель физкультуры...
Неужто он? Поверить невозможно!
И — раз уж ты уходишь в их ряды —
Позволь задать тебе вопрос последний:
К чему блаженным этот плац-парад?
Уж здесь-то я не ожидал такого.
И этот марш... Встречают, говоришь?
17 июня 1999
* * *
Страдает тёмный зверь...
Страданье — это жизнь: кто не страдал, тот не́ жил.
Не стану уверять, что я тебя утешил.
Банален мой пассаж, бессилен объяснить