Юрий Никулин
Шрифт:
Когда Филатов на кого-нибудь сердился, его зеленоватые глаза становились прозрачными. В такой момент к нему было лучше не подходить. Из воспоминаний Юрия Никулина: «Помню, как он кричал на одного из служащих за неправильное кормление медведей. Глаза прозрачные, сам стоит посреди конюшни, а голос разносится по всему цирку. Тут ни в коем случае нельзя ему возражать. Рабочие, служащие, ассистенты, хорошо изучив характер своего руководителя, в такие моменты становились как бы незаметными. Помощников Филатов подбирал удивительно точно. У него работали физически сильные ребята, преданные своему делу. И, я думаю, не только потому, что любили животных, цирк, но и потому, что любили и уважали своего руководителя».
Бурые медведи с виду добродушные, но на самом деле в пирке
Валентин Филатов медведей чувствовал и понимал удивительно. А как безошибочно точно подбирал он зверей для того или иного номера! «Медведи, они как люди, — говорил Валентин, — каждый на что-то способен, только нужно уметь раскрыть эти способности. "Вытащить" из медведя его таланты».
Из воспоминаний Юрия Никулина: «Однажды на репетиции Филатов замучился с одним неподдающимся, упрямым медведем, устало сел на барьер, нервно закурил сигарету и прозрачными глазами, не предвещающими ничего хорошего, посмотрел на зверя. Тот понуро стоял в центре манежа.
— Ну что еще с ним делать? — как бы в пространство спросил Валентин Иванович.
Потом он подошел к медведю и начал с ним разговор, как с человеком:
— Ты будешь работать или нет? Если не будешь, то мы тебя к чертовой матери отправим в зоопарк.
Медведь после этих слов вдруг встал на задние лапы, подошел к Филатову и, похлопывая лапой по карману куртки, где у Дрессировщика лежал сахар, начал виновато урчать. Все засмеялись. А у Филатова глаза потеплели, он дал медведю кусок сахара и сказал:
— Всё, паразит, понимает. И работать может, только придуривается. Ладно, ведите его в клетку, а завтра продолжим репетицию! Я одну штуку придумал.
Через месяц этот медведь уже работал на манеже и каждый раз после своего трюка подходил к Филатову, хлопал его по карману с сахаром и как бы доверительно что-то говорил на ухо. В зале в этот момент всегда смеялись».
В декабре 1951 года Никулину исполнилось 30 лет. Оглянулся назад: ведь уже почти пять лет в цирке, а хоть сколько-нибудь заметного успеха всё еще нет. И хотя в репертуарном отделе их номер «Маленький Пьер» признали лучшей клоунадой на политическую тему, принципиально новой по форме, Никулин ощущал какое-то топтание на месте. Однако подсознательно Юра чувствовал: вот-вот уже количество его работы в цирке должно перейти в новое качество, осталось сделать какой-то шаг, один небольшой последний шаг. Но пока Никулин с молодой женой и Михаилом Шуйдиным в составе филатовского коллектива так и шел по маршруту Счастливцева — Несчастливцева: из Керчи в Вологду да из Вологды в Керчь. За пять лет (а ведь за это время в стране произошли колоссальные перемены — умер Сталин!) с Филатовым они объездили более трех десятков цирков, и об этом времени Никулин всегда вспоминал с удовольствием.
Из воспоминаний Юрия Никулина: «Однажды по ходу действия клоунского пролога коверный Чайченко должен был пройти через манеж под руку с медведем Максом. Клоун долго не соглашался подходить к медведю. Боялся.
— Да ты не бойся, — говорил Чайченко спокойно Филатов. — Иди себе по манежу и подкармливай Макса сахаром. Дойдешь до середины и скажешь свою
И Филатов сам несколько раз продемонстрировал, как спокойно Макс идет с ним под руку. После этого Чайченко решился и с трепетом пошел рядом с медведем. От волнения клоун быстро скормил весь сахар и, когда приблизился к барьеру, кормить медведя стало нечем. Валентин Иванович, сидевший рядом со мной, спокойным голосом сказал:
— Ну, сейчас Макс ему даст…
И точно. Медведь с размаху дал Чайченко такую затрещину, что клоун перелетел через барьер и упал в проходе. Чайченко заорал, что Филатов специально дал Максу знак, поэтому тот его и ударил. Филатов же ничего не мог возразить в ответ, он вместе со всеми смеялся до слез».
Однажды в 1953 году в Ялтинском шапито, где выступали филатовский коллектив и Никулин с Шуйдиным, во время первого отделения прошла гроза. Над оркестром провис брезент — в этом месте снаружи скопилась вода и образовался наполненный водой громадный пузырь. Публика уже стала собираться ко второму отделению, а музыканты в ужасе: над ними тонна воды. Зрители уже сидят на местах, пора начинать увертюру перед вторым отделением, а оркестр молчит. Дирижер попросил униформистов, чтобы те граблями приподняли брезент — дать воде скатиться. Но как только униформисты дотронулись до брезента, его прорвало и на оркестр обрушился мощный водопад. Никулин вспоминал: «Вмиг смыло все ноты, инструменты. Оркестранты с ног до головы мокрые. Публика от смеха лежала…»
В Горьком произошла другая история. В программе принимал участие один сатирик, который исполнял злободневные куплеты, и публика его хорошо принимала. На премьере сатирик заканчивал первое отделение. Он вышел на манеж и объявил, что будет исполнять куплеты «Помирать нам рановато…». Пианистка сыграла вступление, сатирик открыл было рот, но тут протяжно загудел маневровый паровоз-«кукуш-ка» — и ничего не услышишь. Сатирик решил переждать, когда паровоз закончит «куковать». Снова объявил: «Помирать нам рановато…», пианистка сыграла вступление и — опять паровозные гудки! Так продолжалось несколько раз. Артист буквально озверел, зрители уже начали смеяться, и инспектор манежа объявил антракт, а номер сатирика перенесли во второе отделение. Но и во втором отделении, только он вышел на манеж, начал петь, как снова понеслись гудки. Молчит артист — молчит паровоз, артист начинает куплеты, и, совершенно перекрывая его голос, несутся паровозные гудки. Так продолжалось два дня.
В чем дело? Никто не понимал, включая самого сатирика. Он дал телеграмму в Москву с просьбой, чтобы его отправили в другой цирк, и его просьбу удовлетворили. И только спустя несколько дней после отъезда куплетиста все узнали, почему гудел паровоз. Оказывается, сатирик поссорился с одним из воздушных гимнастов, человеком грубым и злопамятным, и тот решил отомстить. Пошел на станцию к машинистам маневрового паровоза и, поставив им литр водки, сказал: «Я буду на крыше шапито сидеть. Как только махну шапкой, давайте гудок, как снова махну — прекращайте. Нам это для представления нужно». Злой розыгрыш. Но на такие розыгрыши немедленно отвечает цирковое братство. С гимнастом перестали разговаривать, и ему тоже пришлось уехать в другой город…
А в Калинине, где Никулины и Шуйдин вновь оказались весной 1954 года, на одном из представлений во время выступления жонглера с горящими факелами едва не произошла трагедия. Никто не заметил, что банка с бензином, в которой смачивались факелы, опрокинулась и бензин растекся по полу. В бензин попала искра, пламя вспыхнуло мгновенно и так же быстро стало распространяться: загорелись пол, занавес, дым повалил… Цирк в Калинине, напомним, тогда был деревянным. А публики — полный зал и в основном бабушки с маленькими детьми! Из воспоминаний Юрия Никулина: «Мы с Мишей в отчаянии хватаем огнетушитель и бежим на манеж. "А-а-а, это ты в цирке разжег костер!" — кричу я и с огнетушителем в руках делаю круг по манежу за убегающим партнером. После чего поливаю из огнетушителя горящий занавес. Миша в это время, прыгая вокруг меня, исполняет какой-то дикий танец. Дети, думая, что мы показываем очередную репризу, смеются.