Юрий Звенигородский

Полуян Вадим Петрович

— Опоздаем. Заставим ждать. Гостям это будет не в угоду, — сетовал Юрий.

Галицкий увещевал:

— Ночью по моему наказу нарочный велел держать наготове свежих коней. Так что милость твоя успел бы еще и соснуть часок.

Нет, невыспавшийся Юрий предпочел путь без сна. Хотя похвалам проворному бывшему дядьке не было границ.

— На месте государя-брата сказал бы тебе окольничество [59] , - возводил Юрий своего слугу в высший придворный чин.

59

Сказать

окольничество — сделать окольничим, возвести в этот придворный чин.

— Радею токмо для твоей милости, — отшучивался боярин.

Смеркалось, когда Асей Карачурин, подскакав, известил:

— Коломна!

Князь ничего впереди не видел. Галицкий щурился:

— Глазастый татарин далеко прозревает!

Наконец проступила, как призрак, в темнеющей белизне башня кремника. В подградии встречные изумленно глазели на конный поезд. У растворенных ворот, перед местом через ров, склонился коломенский великокняжеский наместник со всеми своими присными.

— Здоров ли прибыл, княже?

— Они еще не… — начал было Юрий.

Боковой улицей налетел белый всадник:

— Едут!

Тут и наместнику, и его окружению подвели коней. Все общим гуртом бросились к Оке: она пряталась под волнистым снеговым настом. От поймы до высокого яра опоясывал санный путь. Люди, скопившиеся на яру, приставили варежки козырьками к меховым шапкам.

— Где? — не терпелось Юрию. — Враг возьми этот зимний кургузый день! Ага, вижу! Едем встречь!

Рязанская охрана не пошла к реке, постояла и повернула вспять. Возок и несколько всадников приближались к встречающим. Впереди усач с бритым подбородком. Огромные черные глазищи сразу же задержал на Юрии.

Съехались первыми. Обнялись, как издавна знающие друг друга.

— Здорово, одноименец Дмитрич!

Глаза прямо-таки Анастасиины. В них утонешь!

— Как опознал меня, Святославич?

— Вылитый покойный Донской герой! Виделись единожды, — громогласил смоленский князь.

— Обихоженная лично мною карета ждет Анастасию Юрьевну, — набрался духу предложить Юрий.

Смоленский ударил рукоятью кнутовища по облепленному и льдом, и снегом возку:

— Перелезай, бабы, из рязанских пуховиков в московские!

Юрий смотрел во все глаза. Вышла… не она! Какая-то молодка, насурьмленная, набелённая в дешевых, но обильных мехах. Тут же по колена провалилась в снег.

— Живей, подружка! — приказал Юрий Святославич.

Затем выпрыгнули две услужницы, чтобы подхватить под руки княжну. Она отвергла помощь: выпорхнула, как из гнезда птица Гамаюн. Не чета первой, неизвестно кем ей приходящейся. Матерью? По обращению к ней отца — не матерью.

Князь бросился вперед. Подставил локоть, протянул руку.

Она вблизи обожгла памятным пылким взором. Совсем как на Круглом озере в полуразрушенной башне.

— Небось, Юрий Дмитрич, не упаду.

Пока

вел под руку в теплую карету, не видел, не слышал, не ощущал ничего, никого вокруг, кроме нее. На руках бы нес, да стеснение взяло верх: покамест чужая. Еще чужая!

— Спасибо за присылку, князь, — тихо вымолвила она, напоминая о тайном посещении Рязани Борисом Галицким.

— Ждал, как счастья ждут. Верил, сбудется, — бормотал он, задыхаясь.

И услышал:

— Я тебя десять лет ждала!

Вот уж она и в тепле. Легкое пожатье руки в тонкой варежке постарался чувствовать как можно дольше. Боже мой, десять лет! Именно столько времени прошло с того дня, когда он впервые увидел ее на псковской пристани. Тогда ему было шестнадцать, теперь — двадцать шесть. И всегда она, единственная, существовала рядом. Бесплотная, но живая. Как, однако, возмужала! Или все та же? Еще не довелось рассмотреть. Отец ее что-то говорил, бурно, громко, но Юрий не понимал. Отвечал для приличности: да, да.

— Что «да», брат? — взъерепенился Святославич. — Болеешь, да? Я спросил: болеешь?

— Нет, — торопился поправиться князь. — Здоров!

Потом был пир в кремнике, в хоромах наместника. Гость посадил рядом свою подружку, поил и кормил ее на смущение всем. Княжна Анастасия не показалась.

Хмельной Святославич наклонился к Юрию, сидящему через одного местного боярина:

— Не суди меня, брат. Я такой! А в делах — отчаянный!

На двор вышли вместе, обоим челядинец показал, куда.

Будущий тесть потормошил плечо будущего зятя:

— Девка Васка мне открыла твои шашни с Настаськой. Бог вам в помощь. Только чур без этих… Дочка у меня единственная!

— Клянусь, прибудем на Москву, зашлю сватов, — застыдился Юрий грубой прямоты.

— Твой брат не пожалеет, помогая мне, — сменил речь Святославич. — Витовт — наш общий враг, хотя и тесть Василию, а мне шурин [60] .

Вспомнились великокняжеские слова: «Чтоб целиком был наш, до малой косточки».

60

Великий князь Литовский Витовт Кейстутьевич выдал дочь Софью за Василия Дмитрича Московского, а сам был женат первым браком на Анне Святославне, сестре Юрия Смоленского.

Смоленский справил нужду первым. Когда Юрий вышел, переход был пуст. Вдруг сзади — шелест. Обернулся: услужница, что выскочила из возка помочь княжне.

— Ш-ш, господин! Я Васса. (Галицкий о ней в былое время все уши прожужжал.) Ступай за мной в отдалении. Взойди, куда отворю дверь…

Шли долго. Нет, не женская тут половина. Запустение. Проводница скрылась в боковушке. Темень. Чиркнуло кресало, засветила свечка. У столика стояла, — руки на переднике, — княжна. О, неземная красота! Та же, что на корабле во Пскове, что на ступенях башни, окруженной озером. У Юрия перехватило дух.