Юрий Звенигородский
Шрифт:
— Будь, Родя, начеку. Я займусь зятем. Сдурел изгнанник! Слишком легко вернул отцовский стол под свой тяжелый зад.
С такими мрачными словами Олег Иваныч, понукая коня, дал знак Юрию следовать вместе по узким, начавшим освобождаться от народа, улицам к соборной церкви, за которой возвышались терема вящих людей. Среди них затейливостью и величием заметно выделялся старый, в три этажа, великокняжеский, не оскорбленный без хозяина Витовтом ни грабежом, ни порчей. Рядом отличался новизной кирпичный дом
Народ толпился на соборной площади. А над толпой на деревянном возвышении — степенном месте, откуда в судьбоносные минуты звучали вечевые речи, — стояла плаха и при ней кат с топором. Юрий Дмитрич и Олег Иваныч услышали на этот раз не славословия вернувшемуся князю, а неистовые вопли, злобные выкрики, бабий плач. К плахе по лестнице приставы возводили человека в белой рубахе с сорванным воротом.
— Вот он, Роман-наместник, — нагнал Олега Родослав.
— Где сам-то Святославич?
— В своем тереме. Тут всем руководит его верный пес, — показал Родослав на человека у помоста в остроконечном колпаке.
Юрий узнал свиреполикого Гаврюшу.
Буравя плотную толпу широкой грудью своего коня, великий князь Рязанский протиснулся к слуге своего зятя. Юрий старался не отстать и ясно услыхал приказ рязанца:
— Прекрати убийство. Освободи наместника литовского!
Гаврюша вскинул бороду и осклабился:
— Тебе тут не приказывать, Олег Иваныч, мне тебя не слушать.
Великий князь вскипел, как чайник на огне:
— Ах ты, презренный смерд!..
Трудник махнул рукой, и княжеская голова Романа Михалыча упала с плахи на помост, с помоста на ступеньки лестницы… Но и Олег замахнулся мечом. И грешная Гаврюшкина рука отлетела, обагряя кровью ближних местичей.
— О-о! — прошел стон по толпе.
Олег, подоспевший Родослав, а с ними Юрий поспешили к терему. Навстречу им охранники сопровождали скорбную телегу с мертвыми телами. Начальствующий, то ли дьяк, то ли боярин, дурным голосом кричал:
— Ра-а-аздайсь! Дорогу дай супостатам государя Юрья Святославича!
Рязанский князь с одышкой взошел на красное крыльцо смоленского зятя. Хозяин выскочил встречать соратников в большие сени.
— Входи, Юря! Олег Иваныч, дозволь, сам разоблачу!
— Ты! Ты! — загремел бас великого рязанца. — Ты што творишь?
— Что, тестюшка? — всполошился победитель.
Но тут набежали прислужники с шептаньем господину на ухо. Великий князь Смоленский построжал лицом, глянул на тестя укоризненно:
— Пошто отрубил руку моему служебнику Гаврюшке?
— Я и тебе, мерзавец, отрублю! — был не в себе Олег.
Юрий Святославич плюнул в его сторону и вывел своего московского одноименца в переход, повел в столовую палату.
— Старик становится невыносим. С чего взбеленился? Я вас жду-пожду, чтоб пир устроить на весь мир,
— Ты, тестюшка, все сделал не гораздо, — упрекнул Юрий. — Ты день народного веселья обратил в день лютого кровопролития. Настолько ослеплен местью, что не ведаешь: милость тебе, государю, сейчас выгоднее, чем лютость! Кого убил? Брянского князя — потомка святого Михаила Черниговского!.. Ну, наместник, ну, выполнял волю Витовта. Не против тебя, а за себя. Перед тобой открыл ворота, а ты сдуру…
— Эй! — остановился Святославич. — Оскорблять? Молокосос! Здесь я властвую, а не вы с Олегом. Хочу, казню, хочу, милую.
Юрий круто развернулся, пошел в сени. В это время терем задрожал от женского неистового вопля, прибежали встрепанные услужницы:
— О, княже!
— О, беда!
— Она… она… княгиня Параскева…
— Что с Парашей? — задрожал голос Святославича.
Неревущая толстушка доложила:
— Подруга Роман Михалыча, узнав о казни мужа, с разбегу брякнулась о стенку головой. Лежит в кровище. Красоту свою испортила. Как такую класть к тебе на ложе?
Юрий, пораженный срамной догадкой, не утерпел, с немым вопросом оборотился к тестю.
Одноименец, словно раскаленный противень, побагровел. Бешеным взглядом заставил смолкнуть глупых услужниц:
— Сгиньте!
По исчезновении болтливых дев хотел нагнать зятя московского, но не успел. Крикнул вдогон:
— Останься, Юрька! Все изъясню! Верни Олега! Попируем!
Олега с Родославом увидел Юрий во дворе. Оба садились на коней.
— Поезжай с нами, — предложил великий князь Рязанский. — Сын приискал нам постояние. Вздохнем после удушливого дня. На Святославича в моем уме один лишь гнев, ничего больше.
Родослав хорошо обустроил отца и свойственника в пустых купеческих хоромах невдали от крепостных ворот. Охрану поставил крепкую. Вечерять подавали не слуги, а служивые, сменив доспехи и щиты на белые передники и деревянные лотки для блюд. Хоромы из толстенных вековых сосновых бревен не пропускали шума с улицы. Тишина успокаивала, стоялые меды смиряли внутреннее возбужденье. Юрий, не охотник до пития, захмелел. Родослав быстро насытился и удалился по неотложным воеводским нуждам, старый Олег же, расслабясь, пустился в разглагольствования:
— Трижды, четырежды дурак мой непутевый зять. Дури-ком отчину вернул и ошалел от власти. Прежде чем кровь лить, подумал бы! Ну, уничтожил неугодных. Головы отцов и мужей пали, так жены, дети и друзья убитых живы. Теперь взбулгачат ненависть к свирепому. Его жестокость их ожесточит. Всевластец справился с десятком, но не одолеет сотен!
Молодой Юрий терял силы продолжать беседу. Повторял лишь:
— Ох, тошно-тошнёхонько!
Не помнил, кто сопроводил в спальню, как лег на ложе.