Юрий Звенигородский
Шрифт:
Оба уже вышли в переход, направились к сеням. Константин остановился, взял старшего брата за плечо, перешел на шепот:
— Догонит да еще воздаст! Знаешь, что наедине было сказано государем-братцем намедни? До сих пор слова — занозой в груди!
— Что? — вздрогнул Юрий.
— Ждет наследника! — напомнил Константин, как о грозящей беде. — И вот требует подписать договор: считать неродившегося племянника вместо отца, видеть в нем будущего своего государя. Ну, пока что не подписать — согласиться только.
Приобняв брата, Юрий вернулся с ним в рабочий покой.
— Сие требует рассуждения. Мне он не предлагал подобного.
— Завтра
— Неужто? — испугался Юрий.
Константин вздохнул:
— То-то и оно. Слышал ведь о малолетнем великом княжении татуньки. Говорят, люди в те года были не чета нынешним. А теперь кто станет править? Ванька Всеволож да Ванька Кошкин? Татунька ошибся, передав стол не по дедине. Был бы государем не Василий, а Владимир Храбрый, мы б не затевали брани с Витовтом на усладу Орде. Неумение Васильево поладить с тестем может дорого стать русским землям. Уже сейчас почти по самую Москву литвин хапнул всё.
— Да, — подтвердил Юрий, памятуя о недавнем разделении Одоева [67] . — Дядюшка мудрее братца, потому что старше.
Константин продолжил:
— После Василия ты станешь старшим в роде князей московских. Так будь мудрее: ежели не нынче — завтра государь потребует того же, что и от меня, не соглашайся.
Вспомнилась Юрию распря татуньки с Серпуховским:
— Пожалуй, можно потерять удел.
Константин усмехнулся:
— Я с уделом теряю все, и то стою на своем. Ты же, отдав Звенигород, приобретешь Великое княжество Московское.
67
Экспансия Витовта распространилась к самой Москве. Литовцами был поделен надвое г. Одоев, а в 1407 г. присоединен.
Оба снова вернулись в сени, на прощание обнялись. Юрий оповестил:
— Завтра мне с утра до вечера быть в златоверхом тереме. Государь устраивает пышный прием новых друзей. Будут южнорусские князья, явившиеся на нашу службу.
— Знаю, — молвил Константин. — Пока братец с Витовтом хранил дружбу, все, недовольные союзом Польши и Литвы, молчали. Теперь зять стал враждебен тестю. И недовольных потянуло на Москву: ярмо латинских государей тяжельше, чем православного.
Юрий сообщил главную новость:
— Нынче узнал: сам Свидригайло, Ольгердов сын, стал нашим служником. Завтрашнее торжество будет его чествованием. Василий рад до небес. Мне же литовский выходец прислал сказать особое расположение. Сам удивляюсь, почему.
Брат-младыш пояснил уверенно:
— Все потому же. Не надеется, что ссора зятя с тестем будет прочной. С тобой ждет иметь дело, как с будущим московским государем. Ведь его мечта занять место Витовтово. А ты, — погрозил пальцем Константин, — будь осторожнее. Еще во Пскове слыхал: Свидригайло и двоемыслив, и хитер, и ненадежен. Разгляди зло под личиной добряка.
Выйдя на крыльцо за отъезжающим, Юрий произнес:
— Без тебя я тут Аника-воин. Одинок, как лаз полуслепого.
Константин, прыгнув в седло, ответил уже сверху:
— Мне грозит то же. Только не в Москве, а в Новгороде.
Юрий слушал удалявшийся цокот копыт и дивился мысли: он с меньшим братом говорил как с равным, несмотря на возрастную разницу в пятнадцать
Только попав на женскую половину терема, князь вполне понял Константиново одиночество. Анастасиюшка в своем рабочем покое заканчивала рукоделие, отсылала помощниц. Нянька Милана привела сыновей проститься перед уходом на ночь. Старший Василий старался держаться по-взрослому, а получалось, будто бы с вызовом. Средний Дмитрий взглядывал с потаенной, однако легко угадываемой, мыслью: знаю, мол, чего хочу, и добьюсь! Дмитрий Красный взирал открытым, ничем не затуманенным взором. Отец провел рукой по жестким волосам старшего, по взъерошенным среднего, по кудряшкам младшего и невольно вспомнил Константиновы речи: младышу некого приголубить! По уходе детей княжеская чета прошла в спальню, осталась наедине. Анастасия сбросила летник, представ пред мужем в праздничной красной нательной рубашке. Ему нравилось это ее тонкое спальное одеяние, легко облегающее спелую женскую плоть. Коснулся устами обнажившегося плеча и снова подумал о меньшем брате: бедный Константин!
Гася светильник, укрывая жену и себя шелковым покровом, спросил:
— Скажи, душа моя, не было бы у меня удела, не владел бы ничем, был бы, что называется, гол как сокол, пошла бы за меня, не смутилась?
Жаркий шепот Анастасии прозвучал у его лица:
— Ах, если бы да кабы! С тобой горе мыкать для меня — счастье. Без тебя на сундуках с серебром, — как на угольях.
Заснули, довольные друг другом. Пробудились от шума в Кремле: будто чужая рать проникла в Каменный город и празднует одоление. Спали жаркой ночью при открытом окне, потому посторонние звуки царили в спальне.
— Кричат, слов не разберу, — встал в исподнице князь и с высоты третьего этажа выглянул на свет Божий. — Всадники заняли все улицы. Движутся к Великокняжеской площади. Должно быть, столпотворение у златоверхого терема. Не наши доспехи, не наши стяги.
Анастасия откликнулась:
— Литовская речь.
Тут только сообразил Юрий, что опаздывает к государю-брату на торжественную встречу пришлых князей.
Сборы были недолги, словно в походе. Вот уже он в седле, с подобающей охраной проталкивается в знакомые сызмальства резные ворота. На широком дворе поджидавший его Борис Галицкий сразу же заприметил князя. Досужие сообщения всеведущего и вездесущего наслаивались одно на другое:
— Вон Александр Нелюб, сын князя Ивана Ольгимунтовича, со своими поляками и литвой. А вон Исакий, епископ черниговский, со своим причтом. Его привез северский князь Свидригайло. Да вот и сам сын Ольгердов!
С ними поравнялся тучный усач в окружении иноземных рыцарей.
— А скажите, панове, — громко и с южным выговором обратился он к русским, судя по одежде, вельможам, — где тут… Говорят, где-то был тут… Юрий, брат короля?
— Я Юрий Дмитрич, — назвался князь.
И немедля был заключен в объятья спрыгнувшим с коня толстяком, трижды с чмоканьем поцелован в уста.
— Будем крепко друзьями! Я Свидригайлос Олгердис! Поведомлен о тебе от… как по-вашему сказать?.. Иогана Олгимунтовича Голшанского из Данцига.
— По нашему говоря, от Монтивича, — переиначил Юрий, вспомнив Витовтова вельможу, привезшего во Псков Софью. Перед новоявленными друзьями толкущиеся на ступенях Красного крыльца расступались. Свидригайло огляделся в Набережных сенях, где от гостей яблоку упасть было некуда, и начал знакомить Юрия со своими приближенными.
— Князь Путивльский, — представил сухощавого русича, одетого на немецкий лад.