Юся и эльф
Шрифт:
Вот она и повадилась резать…
Я со стоном села.
Лицо рукавом отерла, голову потрогала. Целая, вроде бы… на затылке шишка, под волосами прощупывается явно. Сами волосы растрепались, а еще и мокрые, повисли влажными прядками… и цветы еще искусственные с тетушкиной шляпки в них запутались.
Небось, похожу я на свежую утопленницу…
…может, поэтому меня и не удосужились на кровать переложить? Прямо на полу водицей и поливали… никакой в том романтики, одна печальная проза жизни, вроде луж на паркете и пары вялых роз.
Эльфа
Вазу Эль вернул на столик и, воздев очи к потолку, поинтересовался:
— Вы п-понимаете, что едва не п-произошла т-трагедия?
Если я была мокрой и ушибленной, то Эль… живописные лохмотья рубашки — надо будет посоветовать ему закупаться оптом, так оно дешевле, а то при нынешней его работе и разориться недолго — прикрывали живописные же царапины.
Затянувшиеся.
Но…
Характерный бурый колер лохмотьев — а помнится, некогда рубашка сияла белизной — однозначно свидетельствовал, что царапины эти кровили и преизрядно. Однако эльф был жив, бодр и гневен. А вот котик наш молчал, и это молчание мне совершенно не нравилось.
— М-могли п-пострадать люди!
— Ага, — я встала на карачки, может, поза и не самая изящная, однако наиболее в моем положении устойчивое… что-то захрустело, и платье вдруг начало расползаться.
Твою ж…
— Это в высшей степени б-безответственно! — он и не подумал помочь даме подняться. То ли не держал меня за даму, в чем я, честно говоря, его понимала, то ли просто был слишком раздражен, чтобы обращать внимание на такие вот мелочи. Я же, сдернув с гретиной постели покрывало — розовое и густо расшитое сердечками — закрутилась в него с головой.
— Что вы сделали с нашим котиком?
— Что? — Эль раскрыл было рот, чтобы разразиться очередною гневною тирадой, хотя и не понимаю, с чего бы ему злится, это ведь он к Барсику полез. Ушел бы потихоньку, как и планировалось, и все было бы замечательно.
— С котиком нашим, — сказала я, присаживаясь на кровать. — Что сделали?
Ноги не держали.
То ли из-за треклятых каблуков, то ли от волнения.
— Котика помните? — я попыталась содрать туфлю, но она, еще недавно сама норовившая соскочить с ноги, теперь будто намертво к ней приклеилась. — Там был.
Я пальцем в потолок ткнула.
Терзали меня смутные сомнения, что тишина на чердаке не сама собою воцарилась. Эль кивнул.
— Мы его Барсиком назвали…
— Б-барсиком… — повторил он тихо.
— Вот… так что вы с ним сделали?
— Л-ликвидировал…
— Что?
Нет, говорила мне мама, не связывайся с эльфами! До добра не доведут… или она это про гномов? Или вообще про мужчин? Не важно.
А маму надо было слушать.
— Ликвидировал, — повторил эльф, точно я на глухоту жаловалась.
— Как?
— Об-быкновенно…
Вот значит… обыкновенно… защитник животных, чтоб его… я все-таки содрала треклятые
— В-вы к-куда?
— Я туда, — я мрачно указала на лестницу, хотя пассаж о ликвидации не оставлял сомнений, что Барсика больше нет. И значит, пропали наши сорок пять золотых, уплаченные за участие в выставке… и вообще сам план, который в кои-то веки имел все шансы на успех. Мазь, в отличие от прочих Гретиных изобретений, работала! А теперь вот…
Я рванула подол вверх, походя отметив, что шелковые чулки тоже не пережили падения с лестницы. Тетушка, конечно, предложила бы их заштопать, или на худой конец использовала бы для хранения лука, но меня подобная альтернатива ввергала в глубокую меланхолию.
Эльф оскорбленно сопел сзади.
Интересно, чего он ждал? Благодарности?
— И дверь сломали, — мстительно заметила я, потому как вышеупомянутая дверь висела на одной петле… — И замок…
— Я в-вас спас! — клянусь, мне не надо было оборачиваться, чтобы понять — он покраснел.
— А я вас просила меня спасать?
Я подняла покрывало.
На чердаке царил беспорядок… нет, он там царил всегда, даже в самые благословенные времена тетушкиной власти, ибо и ее сил не хватило, чтобы убираться еще и там. Но беспорядок — это одно, а хаос… сломанный табурет, развалины клетки, обрывки какого-то тряпья, которое прежде мирно покоилось в сундуках… лужи крови… или нет, не крови, а перебродившего варенья, уж не знаю, как оно на чердаке оказалось.
Знакомый гул мух, которые уже почуяли наживу.
И мертвый Барсик.
Сейчас он, развалившийся на старой столешнице из мореного дуба, выкинуть которую у тетушки рука не поднялась — она вообще была категорическою противницей выбрасывания вещей — казался мне таким… милым.
Беззащитным.
И главное, пушистым.
Я всхлипнула… нет, я не собиралась плакать. Я и когда маму хоронили, не плакала… и потом тоже… и вообще, я плакать не умела, то есть, я думала, что не умела.
— В-вы в-вообще п-представляете, что эт-то т-такое? — эльф вовремя подал голос, потому и потока слез не случилось.
— Барсик это, — я подошла к павшему герою, на морде которого и сейчас было выражение упрямого несогласия с этим жестоким миром.
— Это, п-позвольте заметить, орочий маншул…
— Кто?
Знакомо прозвучало… красиво… я и представила, как на клетке нашего Барсика висит гордая табличка «маншул орочий одноглазый».
— Орочий м-маншул. Его в стойбищах держат. Охотится на мелкую нечисть…
— Вот видите, — я потрогала шерсть. — Какой полезный был зверь.
До чего мягкая… интересно, а если из него шубу сделать? Нет, на шубу точно не хватит… вот если шапку там или воротник… старое теткино пальто перелицевать и воротник. Должно бы неплохо смотреться.