Южно-Африканская деспотия
Шрифт:
— В лодку!
Охрана не заставила себя долго уговаривать. Но когда лодку уже отталкивали от берега, капитан, сидя у румпеля, заметил, что давешний мальчишка подошел совсем близко и даже вошел в воду с явным намерением забраться на борт.
— Эй! — окликнул он черного мальца. — Ты уверен?
Тот промолчал и схватился за планширь.
— Погрузите его, — сказал капитан. — И уходим.
— Кэп, а на хрена он нам нужен? — по-русски спросил сидевший загребным помощник.
— Мысль у меня появилась, — сообщил капитан, ворочая румпель.
Корабли снялись с якорей и направились дальше. Негритенок остался на флагмане. Капитан назвал его Максимкой.
— Почему Максимка? — поинтересовался помощник.
— Потому, —
Экватор на этот раз проходили ясным солнечным днем, и капитан не смог отказать себе в удовольствии отпраздновать это как положено. А так как весь личный состав проходил экватор в первый раз (не считая прошлого, когда ночной шторм пронес их мимо) и из знатоков был один капитан, то ему пришлось составлять сценарий праздника, назначать действующих лиц и исполнителей и писать слова каждому. Поэтому он поручил всю эскадру помощнику и углубился в писательство. Писал, естественно, по-гречески, потому что русского половина команд не знала, а вторая половина не умела читать, и ей пришлось зачитывать роли.
Маленький негритенок, единственный естественно черный, исполнял роль чертенка. Играл он ее с большим энтузиазмом, можно сказать, вдохновенно, выучив при этом несколько греческих слов. Отсутствие женщин-русалок компенсировали самыми молодыми членами команд. Нептуном, или ближе к теме, Посейдоном стал сам Вован, соорудив себе гигантский трезубец.
Корабли пришвартовали друг к другу бортами и праздник начался.
Через час Вован охрип, попал себе концом древка трезубца по босой ноге, и в довершение борода из пакли оказалась в районе уха. Из всех чертей самым понятливым оказался Максимка, а русалки, которые нереиды, уже через полчаса отказались играть свою роль, обидевшись на то, что охальники матросы стали, видите ли, к ним приставать. Ну а в целом праздник прошел очень живо и весело. Всем понравилось. Особенно обливание водой из бочки, символизирующее крещение. Понятное дело, что на экваторе это любому понравится. А когда немного стемнело, Вован запустил зеленую ракету (было у него пара штук). Восторг случился неимоверный.
Как только отпраздновали, пройдя экватор, налетел, свистнув в такелаже, какой-то неучтенный ветер, пошел дождь, и сразу похолодало (это на экваторе-то). Вован так удивился, что с минуту смотрел на низкое небо, словно надеясь увидеть там ответ на вопрос, но ничего не увидел, опомнился и заорал на команду. Мокрые паруса приняли ветер, который хоть и не был попутным, все-таки поднатужился и погнал шхуны к Канарским островам.
Слава всем богам, что нужную речку нашли сразу. Вован, не опасаясь, что в зарослях могут таиться враждебные негры, запасся водой и дровами, потому что, проходя экватор, слегка поиздержался. Шхуны простояли у гостеприимного берега почти двое суток, давая командам отдохнуть, а потом, пользуясь западным ветром, отправились к Гибралтару. Вован решил, не заходя в непонравившуюся ему Менаку, отправиться сразу в Сиракузы, надеясь, что воды ему хватит. Ну и дров тоже.
… Траву поджигали через каждые пару метров. Бобров не желал пускать действие на самотек. Ветра не было, и он надеялся, что имеющие лапы и крылья успеют смыться от подступающего огня. Пожар не пошел внутрь полосой, как надеялись поджигатели, он стал распространяться во все стороны от места, где начался. Распространялся, конечно, не совсем равномерно, но, соблюдая общую тенденцию. От места пожара поднялся густой белый дым с желтым оттенком у основания. И почти сразу задул ветерок.
Но еще раньше, насколько было видно с безопасного места, на котором собралась вся экспедиция, зашевелилась трава. Это удирали от огня обитатели. Огонь не свирепствовал и верхового пожара не получалось, хотя трава по высоте запросто могла соперничать с высоким кустарником. Да и ветер пока был несерьезным. Так что жители саванны успевали сделать ноги, у кого были. В огне погибали
Время шло, ветер крепчал, пожар набирал силу и скорость. Его попытки уйти в сторону ветром не поддерживались, и огонь не стал сопротивляться и попер напрямик как раз в том направлении, которое и нужно было Боброву.
— От такого огня, пожалуй, не очень-то убежишь, — Петрович кивнул на стелющийся километрах в десяти дым.
Бобров пожал плечами.
— Не знаю. Я не пробовал. Но в любом случае бежать далеко придется.
— Это, если совсем глупый, — возразил Петрович. — А если умный, отвали в сторону и топай себе спокойно. Видишь, огонь идет исключительно по ветру.
После обеда все завалились спать, выставив дежурных, хотя в таких условиях, когда кругом дым и пламя, вряд ли найдется желающий поразвлечься. И только захрапел последний из завалившихся, как бродившие в отдалении облака устремились к эпицентру пожара и пролились над ним живительным дождичком.
Тот же дождичек разбудил и спящих. Бобров, заснувший на открытом месте, проснулся и заковыристо выругался.
— Дежурные! Мать вашу за ногу! Почему прохлопали?!
Проснувшийся народ засуетился, растягивая брезентовый полог. Палатки решили не ставить. Самый молодой из состава, оглядываясь на Боброва, полез на дерево с биноклем. Что он орал оттуда, было не разобрать, поэтому Бобров потребовал спуститься и доложить нормально.
— Там еще километров пять осталось недогоревшего, — доложил спустившийся наблюдатель. — И дым весь рассеялся.
— Сегодня уже поздно, — решил Бобров. — Не успеем дойти. А вот завтра с утра пораньше и выйдем. И траву преодолеем, пока она снова не заселилась.
Кстати, животные, выбравшиеся из травы, в сторону опушки, где находились Бобров и компания, нападать на большую группу непонятных существ не рискнули и благополучно рассосались направо и налево.
А вот утром, едва забрезжило, отряд отправился по выжженной земле в сторону далеких гор, ну или высоких холмов. Хорошо, что зола и пепел от сгоревшей травы были хорошо промочены дождем и не высохли за ночь. Иначе вполне можно было задохнуться от поднятой ногами тончайшей взвеси. А так путешественники через несколько десятков шагов только перемазались сначала по щиколотку, потом, по мере продвижения, по колено, а потом, почему-то и по пояс, хотя никто не падал и даже не наклонялся. Было такое ощущение, что черная грязь ползет сама. Слава Богу, что ничего живого не попадалось. На протяжении первого километра встретились только несколько сильно обожженных трупов змей. Никакой жалости они ни у кого не вызвали.
— Хорошо идем, — сказал Петрович поравнявшемуся с ним Боброву.
— Да уж, — ответил тот. — Мера, надо сказать, безжалостная, но очень действенная. Единственно, что плохо, привал придется делать среди этой грязи.
— Издержки, — вздохнул Петрович.
Бобров поспешил вперед и отряд, передвигавшийся в колонне по два, стал поворачивать вправо туда, где оставалась несгоревшая трава. Когда до нее оставалось метров пятьдесят, от отряда, передав ношу остановившимся товарищам, отделились десять человек, на ходу доставая из ножен мачете. Два человека с ружьями встали по бокам, а восемь приступили к покосу травы.
Через полчаса они вернулись к оставшимся с большими охапками и, равномерно разбросав траву на небольшом пятачке, пригласили остальных садиться. Народ, бывший на ногах около восьми часов, уселся с большим облегчением. И даже то, что было несколько тесновато, никого не смущало.
— Ночевать так же придется, — сказал Бобров. — Не преодолеть нам эту степь за раз. Хотя… — он посмотрел на ставшие чуть ближе горы, — если постараться…
И через полчаса отряд опять тащился по унылой черной равнине, меся сапогами черную грязь. Над головой пролетали какие-то птицы, но на гарь не вышел из травы не один зверь.