Южно-Африканская деспотия
Шрифт:
На судах прибыла целая бригада строителей, возглавляемая молодым архитектором. Они, конечно, были несколько не в себе от длительности дороги и от условий, в которые попали. Однако, узнав про оплату труда, проявили полное понимание ситуации. Бобров, зная о положении дел в строительной сфере, и пользуясь тем, что до Сиракуз еще не дошла волна повышение стоимости строительства, назвал обычную величину оплаты: для архитектора две; для рабочих одна. И когда те, понимая, что попали, зароптали, добавил — тетрадрахмы.
Оглядевшись и поняв, что вроде все сделано и сказано, а если что не так, то это обнаружится только на полпути, когда возвращаться
От Босфора путь лежал через Эвксинский Понт. Несмотря на зиму-пору штормов, капитан рискнул и не прогадал. Да он и не мог не рисковать, имея на борту такого пассажира. Бобров начал доставать капитана перед самой Луандой. Он даже принял активное участие в погрузке, чтобы сократить время стоянки. Матросы, видя работающего с ними наравне хозяина, тоже стали гораздо резвее и погрузку закончили на целые сутки раньше срока. И потом, своим молчаливым присутствием на шканцах Бобров вынуждал капитана форсировать паруса даже в свежий ветер. Капитан вынужден был мириться с нахождением Боброва, потому что Вован внушил ему, что он первый после бога, а Бобров как раз богом и был. Ну, или хозяином, что, собственно, одно и то же.
Участием в разгрузке в Афинах Бобров ухитрился сэкономить еще полсуток. При этом он договорился с тамошними купцами, покупавшими оптом неокоренные бревна красного дерева, на поставку им досок и брусьев из того же дерева, но уже в два раза дороже. Купцы желали посмотреть образцы, и Бобров с легкостью пообещал им это, рассчитывая на то, что Смелков уже поставил новую пилораму взамен вывезенной в Африку.
Шторм все-таки настиг шхуны, когда до дома оставалось каких-то пятьдесят миль. При этом, надо сказать, что шторм, во-первых, был попутным, во-вторых, он удачно подменил собой практически издыхающую в связи с заканчивающимися дровами паровую машину. Капитан посмотрел на Боброва другими глазами, когда скорость шхуны под парусами превысила ее же под машиной.
В бухту влетели на десяти узлах. Паруса мгновенно взяли на гитовы и гордени и ошвартовались на последнем полене. Не дожидаясь пока матросы набросят на кнехт последний шлаг, Бобров перепрыгнул на дощатый настил причала и рванул к трапам, идущим наверх. А из ворот усадьбы уже выбегали люди, потому что прибытие кораблей из Африки хотя и привычное, но все же событие. И среди выбегающих людей… Бобров не поверил своим глазам — в распахнутых курточках (Бобров еще перед Африкой велел своим людям зимой одеваться нормально) с непокрытыми головами (это в декабре) спешили две яркие блондинки. Увидев поднявшегося по трапам Боброва, они замерли, держась за руки, потом обе сразу радостно завизжали так, что на них стали оборачиваться и бросились вперед. Бобров швырнул на землю сумку и распахнул навстречу объятия, куда обе блондинки и влетели, едва не повалив возомнившего о себе деспота.
Бобров сгреб обеих и стиснул так, что они только слабо пискнули.
— Милые мои! — с чувством воскликнул он.
И стоило ему немного ослабить объятья, как девчонки тут же показали, на что они способны. Они висли на шее, целовались, тискали и тормошили, говорили, перебивая друг друга, что-то невнятное. В общем, через пять минут этой вакханалии Бобров перестал что-либо соображать и только улыбался с отсутствующим видом, как полный дебил.
Заметив это, а также то, что выбежавший из усадьбы народ скопился на краю обрыва и смотрит вниз, и не обращает на них никакого внимания, Апи подхватила бобровскую
Боброва дотащили до ворот. Часовой отсалютовал ему копьем, улыбаясь до ушей. Бобров, руки которого были заняты, кивнул ему с улыбкой:
— Привет, Птолемей.
А под аркой ворот их встретили Серега с Дригисой. С открытыми ртами они выглядели весьма забавно. Дригиса опомнилась первой. С воплем «Санька-а!» она накинулась на Боброва и влепила ему звучный поцелуй. Бобров, обалдевший от такого изъявления чувств, ничего не смог сделать, потому что руки так и были заняты. Поэтому женам ничего не стоило сделать так, что поцелуй Дригисы остался без ответа. Впрочем, та нисколько не обиделась.
Серега, в отличие от своей девушки, целовать Боброва не стал, но, радостно заорав нечто нечленораздельное, от души хлопнул его по плечу так, что Бобров даже присел.
— Да что ж это такое! — воскликнул он в сердцах. — То целуют, то бьют, а я даже ответить не могу.
Сопровождаемый все возрастающей толпой, кивая направо и налево в ответ на приветствия, Бобров добрался наконец до дверей дома и его туда буквально втолкнули. Он, правда не особо и упирался.
Попав в свои комнаты, Бобров заоглядывался.
— А где? Где?
Девчонки сразу стали таинственными до полной невозможности. Но Бобров заметил, что Златка исподтишка глянула на дверь в другую комнату, скрытую за плотной цветастой занавесью, и решительно направился туда. Поняв, что раскрыта, Златка забежала вперед и юркнула за занавесь. А вот Апи проделать то же самое не удалось — Бобров поймал ее за пояс.
— После меня, — сказал он.
Апи надула губы, но послушалась и Бобров проник за занавесь. Он хорошо помнил эту комнату. Тут раньше располагалось огромное супружеское ложе. Этакий сексодром, на котором можно было лежать и вдоль и поперек, при этом ни ноги, ни голова не свешивались. Теперь это неподъемное произведение скорее плотницкого, нежели столярного искусства было безжалостно задвинуто в дальний угол и целомудренно закрыто ширмами. Оно, правда, все равно занимало полкомнаты, но уже не так нагло.
— А за ширмой даже лучше, — интимно шепнула сзади Апи.
Но Бобров не повелся. Взгляд его был устремлен туда, где на освободившемся месте стояла детская кроватка, явно носившая на себе следы рук дяди Васи, потому что греки до такого еще не дошли. Рядом с ней стояла Златка и пожилая женщина, замотанная в длинную хламиду. Он подошел поближе и глянул через бортик. В кроватке, зажмурившись, лежал серьезный молодой человек и значительно посапывал. А повышенную концентрацию народа у своего рабочего места он небрежно игнорировал. И даже появление среди народа родителя № 2 не выбило его из колеи. Бобров даже слегка обиделся. В его понимании чадо должно родителей чувствовать инстинктивно.
Но тут молодой человек открыл глаза, посмотрел мутно и вдруг издал басовитый рев. Бобров растерялся. Чадо смотрело прямо на него и орало. Бобров представил себя со стороны: немытый, взлохмаченный, с многодневной щетиной с самых Афин. Да тут любой испугается. Он с подозрением посмотрел на Златку. Нотой было не до Боброва. Она наклонилась и подхватила вопящий сверток.
— Ну конечно, — сказала она, — мокрый. Агата, перепеленай пожалуйста. Ну вот, — она повернулась к Боброву, — и увиделись.