Южно-Африканская деспотия
Шрифт:
Проснулся Бобров от того, что уже полностью одетая Златка стала стаскивать его с кровати за ногу. Мгновение спустя к ней присоединилась Апи и потянула Боброва за другую ногу. Бобров попытался взбрыкнуть, но девчонок так повело, что он испугался и покорно дал стащить себя на пол. После этого обе словно потеряли к нему интерес и ушли к ребенку, а Бобров, пожав плечами, полез было обратно, но его остановил голос Апи:
— Там Юрка из воды вылез. Весь такой черный с желтым. Сказал, что это гидрокостюм, — Апи запнулась на незнакомом слове. — Сейчас в триклинии. Вроде тебя ждет.
— Так что ж вы меня
— А он только что вылез, — невинно сообщила Апи и Бобров, уже открывший было рот, сдулся.
Юрка сидел в триклинии один и, пользуясь этим беззастенчиво чавкал. Подавальщица стояла над ним и чуть сзади, и на лице ее был написан живейший интерес.
— Что еще есть? — спросил Юрка, интенсивно жуя.
Однако, его поняли.
— Мясо, тушеное в вине. С овощами.
Юрка оживился.
— Тащи, — сказал он и посмотрел на вошедшего Боброва. — А ты будешь?
Бобров кивнул.
— Ему тоже. И кувшин вина. Да живо мне. А не то…
Договорить он не успел, потому что подавальщица уже скрылась за дверью, хихикнув напоследок.
— Распустились тут все, — проворчал Смелков. — Никакого, понимаешь, почтения.
— Здорово, — сказал Бобров, садясь напротив. — Давненько не виделись. Что-то ты исхудал, похоже.
— Исхудаешь тут, — посетовал Смелков, вытирая пальцы об салфетку. — С такой-то жизнью. Ни сна, понимаешь, ни отдыха, — он вздохнул. — Это у вас здесь океан, Африка — романтика из всех щелей. Опять же, античность и даже, говорят, Александр Македонский. А у нас бандиты, чиновники, разборки, откаты и попил.
— Ну тоже своего рода романтика. Ноты же этим не занимаешься?
— Я-то, — испугался Юрка. — Да ни боже мой. Ты же знаешь, я человек тихий и где-то даже законопослушный. Рыбой вот приторговываю, маслом, вином исключительно для моральной поддержки штанов. У меня и машины сильно подержанные. Правда, их несколько, — тут он задумался и стал загибать пальцы. — Ну да, пять штук.
— А что за машины-то? — спросил Бобров, чтобы поддержать разговор, потому что подавальщица что-то запаздывала.
— Отечественные, — ответил Юрка и второй раз облизал ложку. — Понимаешь, они у народа вызывают жалость, а не зависть.
Тут вошла подавальщица с тяжелым, заставленным в два слоя подносом и Юрка умолк, принюхиваясь. Запахи от прикрытых досточками глиняных мисок шли умопомрачительные. В кувшине, который девушка поставила чуть в стороне, многообещающе булькнуло.
Некоторое время оба сосредоточенно поглощали содержимое мисок. Юрка причмокивал, закатывал глаза и облизывал пальцы.
— Представьте мне кулинара, — сказал он, отодвигая миску, — и я его по-королевски награжу.
— Уф, — подтвердил Бобров, допивая вино. — Хотите прогуляться или сразу к делу?
— Покоя хочется, — ответил Юрка. — Поэтому пойдем в таблинум. И прикажи подать коньяк и сигары.
— Обойдешься, — сказал Бобров. — Впрочем, коньяк можно. Но только после того, как все изложишь.
— Йа, йа, — согласился Юрка. — Натюрлих.
Уютно расположившись в кресле, Юрка сложил руки на животе и приступил к рассказу о своей второй жизни, известной немногим. Боброву и нескольким особо доверенным людям. Повествование было настолько захватывающим, что Бобров не довольствовался междометиями
— Необработанные алмазы, как ты знаешь, я запустил в Голландию. Цена была невелика, потому что шли они через посредника и, подозреваю, он был там не один. Да и продавал я не все, а только самую мелочь, придерживая крупные, в надежде, что появится и у нас огранщик не хуже голландских. Он действительно появился и первый же бриллиант, ты его помнишь — этакий квадратный с огранкой «принцесс», я сплавил в Израиль. Слушай, оказывается не все Евреи сбежали в землю обетованную. Я обнаружил целых двух. И оба оказались вполне интеллигентными барыгами. В общем, семьсот пятьдесят тысяч долларов. И мне до сих пор кажется, что я сильно продешевил. Так вот, на смешные пятьдесят штук мы загрузили Никитоса по маковку, и я запросто поставлю все свои пять тачек против твоего правого сандалия, если он не сделает из них менее пяти талантов.
Вот тут Бобров выругался первый раз. Юрка самодовольно ухмыльнулся и погладил себя по животу.
— Слушай же дальше. И я все-таки настоятельно рекомендую приказать насчет коньяка.
Бобров только отмахнулся. О чем пожалел уже через пятнадцать минут.
— С учетом сэкономленного у Григорьевны скопилось несколько тысяч каратов. Она их рассортировала по одной ей ведомым критериям и через две недели я имел первую партию в двести сорок восемь каратов. Кстати, забыл сказать, что от продажи первого бриллианта примерно пятьсот штук ушло на покупку дополнительного оборудования.
Заметив недоуменный взгляд Боброва, Юрка пояснил:
— Я торговался как зверь. Да и брал далеко не новье. Но, тем не менее… Но продолжим. Когда я принес пригоршню бриллиантов двум евреям, они сначала жутко перепугались и все посматривали на дверь, ожидая наверно, что следом за мной ввалится толпа бандитов, ментов, СБУшников, ФСБэшников и чиновного люда, и их тут же положат мордой в пол и немедленно расстреляют. А когда никто не пришел, они были даже разочарованы. Далее стало совсем интересно. В результате торговли мои бриллианты были оценены в четыре с половиной миллиона. И тут я встал в позу и потребовал наличные. Мои визави растерялись — столько денег у ни не было никогда. Я подождал и предложил выход — я открываю фирму на Кипре со счетом в кипрском банке, а они переводят туда бабки. И как только те бабки упадут на счет, я пересыпаю бриллианты им в карман и тихонько испаряюсь. Ты бы видел, какими глазами они смотрели, когда я собрал камешки в мешочек и сделал им ручкой.
— Так это что ж получается, — сказал Бобров, потирая места соприкосновения с углами мебели после того как сделал круг по таблинуму. — У нас теперь счет в кипрском банке? И сколько на нем? Четыре с половиной миллиона?
— С чего бы это? — Смелков был полон сарказма. — А двадцать два не хочешь? Это еще не считая тех, что я инвестировал.
Бобров разинул рот и забыл его закрыть. Заглянувшая в дверь Апи фыркнула — она таким своего мужа не видела ни разу и та поза, в которой он стоял, ей показалась ужасно смешной. Появление Апи привело Боброва в чувство. Он закрыл рот и выпрямился, поманив ее к себе.