Южный поход
Шрифт:
Когда я открыл глаза, то увидел, что черная волна вражеских всадников скачет прямо на меня и заметил, как солнце блестит на их шлемах, клинках и наконечниках копий. Я закричал дурным голосом, почти не слыша себя из-за шума вокруг и ударил Смирного ногами, чтобы он мчался еще быстрее. Затем поднял саблю, готовясь зацепить хотя бы одного врага перед смертью.
Перед самой стеной врагов я замахнулся, готовясь ударить воина впереди меня. Гусары отчаянно рубились сбоку от меня.
В это самое мгновение с другой стороны, там, где я никого не ожидал, раздалось громовое «Ура!».
В общем, все получилось как нельзя лучше. Как раз, когда я ворвался в строй несколько опешивших врагов, с другой стороны на них обрушились казаки. Кроме того, пока я с остервенением рубил врагов, с тыла на них, оказывается, напал сам Платов. Он к тому времени ушел от кавалерии правого фланга и успел прямо через весь фронт домчаться до нас, чтобы вовремя прийти на помощь. Такого объединенного тройного удара, гусаров и двух казачьих полков, тем более, неожиданного, всадники левого фланга не выдержали и вскоре начали разбегаться.
Я всего этого, разумеется, не знал, потому что вскоре после попадания во вражеский строй вылетел из седла от удара палицей по многострадальному плечу. Боль была дичайшая, я чуть не потерял сознание, но выдержал и даже тут же вскочил на ноги.
Вражеские всадники не стали меня добивать. Я услышал звуки далекого боя, это нам на помощь как раз пришли казаки. Вражеская кавалерия дрогнула, я ощутил это каким-то звериным чутьем, будто по рядам всадников пробежала невидимая волна паники.
Уворачиваясь от ударов, я схватил Дикаря за седло, а конь тем временем стоял спокойно и ждал, когда кутерьма вокруг наконец уляжется. Вскоре мне удалось взять его за уздцы, а затем и перехватить Смирного. Этот конь, напротив, лягался и кусал всех подряд со страшной силой.
Вскоре, однако, пространство вокруг нас освободилось. Исчезли все вражеские всадники, будто испарились. Я огляделся и увидел, что они поспешно отступили к своей армии у стен Туркестана, а над ними дрожат в зыбком мареве синие куполы городских мечетей.
Я взобрался на Дикаря и поехал за гусарами, преследующих врагов и выбивающих из седел. Плечо болело немилосердно и мешало управлять конями.
Когда вражеская кавалерия отступила под защиту пехоты, гусары и казаки подались назад и выстроились за холмами у города. На песке, там где произошла недавняя схватка, остались лежать трупы людей и коней.
У нас убили двоих гусар и одного казака и ранили около десятка. Враги потеряли под сотню конников.
— Быстрые они, однако, — заметил, тяжело дыша, Платов, когда командиры встретились, чтобы обсудить дальнейший план действий. — Сабельками хорошо машут.
— Мы их хорошо потрепали, но они все равно отступили в порядке, — добавил Яковлев. — Ну как, еще попробуем пощекотать?
Платов поглядел на неподвижное войско кокандцев и покачал головой.
— Нет, они теперь под пехоту заманивать будут. Конница не шевельнется. Лучше дождемся наших.
И мы стали ждать подкрепления. Успели перекусить и покормили коней, прежде чем на горизонте появились
Но враг не дал дождаться подкреплений. Армия кокандцев пришла в движение и медленно направилась к нам. Кавалерия снова вырвалась вперед и поскакала с обоих флангов, вытягиваясь, как две длинные руки для смертельных объятий.
— Попросите Милорадовича ускориться, — сказал Платов, отправляя гонцов к подкреплениям.
Казаки и гусары снова уселись в седла. Я тоже попробовал сесть на Смирного, но плечо пронзила острая боль. Тогда я туже замотал бинтами плечо и грудь и все-таки уселся на коня. Теперь я взял только Смирного, потому что в бою лучше драться на свирепом коне, чем на послушном. Поначалу плечо болело при каждом скачке, но вскоре я перестал обращать внимание на боль и сосредоточился на предстоящей схватке.
Чтобы не терять воинов понапрасну в бою с кавалерией и пехотой, гусары и казаки снова разделились и принялись обстреливать врага.
Я забыл о боли и стрелял из штуцера, находясь дальше остальных гусар. За пять минут я успел выстрелить только три раза, причем от спешки уронил один патрон на землю. Остальные гусары тоже палили из ружей и пистолетов. Огонь получился такой интенсивный, что конница врага захлебнулась в атаке и отступила.
Казаки снова действовали на правом фланге противника. Они стреляли из карабинов, а затем сблизились с его кавалерией, рубились шашками и кололи пиками. Пехота кокандцев быстро побежала на помощь кавалерии. Солдаты были вооружены саблями и копьями и даже пытались прикрываться щитами. Неожиданно для себя казаки увязли в бою с конницей и пехотой. Я увидел издали, как центр вражеского войска выдвинулся вперед, желая полностью охватить казаков.
В это самое время два полка гренадер под предводительством Милорадовича, чей ослепительно белый мундир я увидел еще издалека, построившись в каре, быстрым шагом вышел из-за холмов и бросился на помощь казакам. Я увидел, как светлая фигурка Милорадовича махала рукой с саблей, указывая на врага. Наверняка он кричал что-то воодушевляющее. Пушки изготовились к стрельбе и глухо бахнули выстрелы, один за другим.
Солдаты между тем подбежали к разползшемуся, как оставленное на солнце тесто, центру кокандцев, сделали быстрый залп и бросились в штыковую атаку.
Кокандцы было намного больше, но они не смогли долго продержаться против пушечных выстрелов и штыков. Даже издали я видел, как усталые, покрытые пылью гренадеры работают ружьями, накалывая врагов на штыки. Белый мундир Милорадовича тут и там мелькал среди черных вражеских халатов. Наконец, не прошло и пяти минут, как враги не выдержали и начали отступать.
Гусары к тому времени, ну и я в том числе, продолжали осыпать врагов пулями. Заметив, что в сражении наступил перелом, Яковлев приказал протрубить сигнал к нападению. Гусары мигом перестроились, причем я успел присоединиться к задним рядам и бросились на отступающего врага.