Южный шторм
Шрифт:
Тяжёлое скорострельное оружие было вручено Дараньону у входа в дацан Кагью.
– Дар! Я иду внутрь.
– Синьор! Дозвольте с вами!
– Нет. Отвечаешь за огонь с крыши. Как только внутри поднимется шум и уляжется, лезь наверх, Наркис поможет. Они и без крыльев способны… Впрочем, ты видел. Как только займутся пожары – начинай.
Отдав распоряжение, Рикас сосредоточился. Сила немного восстановилась с перелёта и радостно клокотала, хоть далеко ещё не на всю мощь. Сейчас нужен не безрассудный порыв, как в бухте, а точный расчёт. И видимость в темноте, которая обняла, словно перчатка,
Великие воины не выставили часовых. Или не знают ещё о премудрости боевого охранения, или беспечны зимой. Собственно, разница невелика. Всё равно умирать…
Огромный молельный зал полон спящих тел – всхрапывающих, сопящих. Народцу невдомёк, что истинное величие в уединении. Пока, на примитивном уровне, чем крупнее вождь, тем больше вокруг него должно тесниться подданных. Наверно, и совокупляется под преданными взглядами избранных счастливчиков.
Сила видит их столь же слабо, как и первого из дикарей, казнённого за окраиной. Нет… в центре зала гораздо более яркие сполохи.
Рикас открыл глаза, до этого зажмуренные за ненадобностью обычного зрения. Помещение напоминало пещеру, застеленную неровным и слегка шевелящимся тёмно-красным ковром, чрезвычайно зловонным. Получается, варвары использовали любимые красные ткани монахов, чтобы самим замотаться… Учтём!
В свете нескольких слабых лампад он рассмотрел возвышение, забросанное шкурами. Отблески Силы исходят от женских тел. Они окружают крупного дикаря. Наверно – согревают, ублажают, пока признаки беременности не становятся заметными. При мысли, что происходит с монахинями на сносях, Рикас сильнее вцепился в эфес шпаги.
Можно сколь угодно рассуждать о ценности человеческой жизни вообще, о необходимости каждой расы пройти положенные этапы развития на пути к цивилизации, включая самые неприглядные, о недопустимости вмешательства в дела других народов… Это всё абстрактно.
А когда видишь перед собой конкретное зло, то не вправе прятаться за рассуждениями. Даже о чистоте кармы.
Ближайшая женщина зашевелилась и открыла глаза. Рикас внутренне сжался. Переполошит орду раньше времени…
Она не издала ни звука, когда незнакомец в чёрном меховом комбинезоне одним ударом остро заточенного клинка отсёк голову вождя, словно сбил шляпку с огромного ядовитого гриба. Затем деловито отёр мёртвый лоб над выпученными глазами от белого порошка, чтобы подданные не питали иллюзий об отлёте души предводителя в рай. Прирезанный во сне райских почестей не достоин!
– Тихонько будите остальных женщин и пробирайтесь к выходу! У вас одна минута!
Заполошенно оглядываясь на тея и отрубленную голову в его руках, монахиня что-то зашептала на ухо одной, потом другой товарке. Точно перепуганные мыши, они шмыгнули в сторону выхода, стараясь не задеть спящих воинов.
Надеясь, что никто из них не пальнёт спросонья из лука, Рикас развил кипучую деятельность. Сначала распалил факел, прибавив немного света в мрачный зал, потом забрался на укороченную тушу с головой в одной руке и факелом в другой.
Начали…
– Презренные росомахи! Вы – прокляты! Ваш вождь Торборг убит как трус! Вы тоже умрёте!
Спектакль дешёвый и плохо сыгранный, но когда спросонья видишь отрезанную голову
Тей намеренно не стрелял. Огнестрельное оружие, дикарям хорошо известное, имеет свойство замолкать, истратив патроны. Как бы ни было плохо с соображением и арифметикой, даже самый тупой смекнёт, что нет в мире револьвера, имеющего комплект боеприпасов на такую толпу. Поэтому – холодной сталью, без грохота пальбы, только под крики ужаса.
Первых он заколол, ещё не успевших подняться, отдав управление телом в полное распоряжение Силы, она хлынула в самые жуткие глубины души, воззвав к самым жестоким инстинктам. Рука перестала чувствовать усталость – шпагой водила Сила…
Тейский клинок – скорее колющее, нежели режущее оружие. Но у умелого фехтовальщика, с бурлящей Силой внутри, шпага работает в любой ипостаси, даже как ударно-раздробляющее, когда рукоять на отлёте врезается в чей-то висок…
Конечно, он убил совсем небольшую часть отдыхавшего воинства. Рикас стремился посеять панику и преуспел. Дикари бросились к выходу, к окнам, отталкивая и затаптывая друг дружку.
Через разбитые стёкла проник рыжеватый свет: занялись пожары. Племя собиралось устроить поджог, покидая Шанхун? Ну, так вы и покидаете. На тот свет. От стопок соломы занялись дома по периметру. Кольцо огня, вопящая толпа, перепуганная до смерти, что ещё нужно?
А, вот что нужно – с крыши залаяла пулемётная винтовка, один наводит, второй вращает длинную рукоять для перезарядки и подачи патронов. Громоздкое, но грозное оружие.
Хлопки одиночных выстрелов доносились с разных сторон. Гвардейцам приказано не пытаться остановить толпу – только обстреливать бегущих и подгонять их к краю города. Как только удалятся от пылающих зданий, угодят в январскую стужу. Мороз воюет на стороне освободителей.
К утру вдобавок поднялась пурга. Неверные солнечные лучи едва пробились через неё, осветив Шанхун словно склеп, в который открылась дверь. Но ни в одном склепе не бывает столько трупов сразу!
Рикас внутренне ёжился при виде плодов ночной бойни. Икарийцев тоже погибло много, к центральному дацану подтянулось всего двадцать три человека, включая его и Дара. Остальные – зарубленные саблями, получившие стрелу или пулю – где-то лежат меж домов, жертвы чужой войны.
Снег был чёрный, сажа вперемешку с кровью, пока следы ночного кошмара не упрятала пороша, превратив неподвижные тела в продолговатые сугробы.
– Полагаю, большинство сбежало из города, синьор, - устало произнёс Дараньон. Он опустился на один из сугробов, не пытаясь определить – там деревянная колода или человеческое тело. Беспредельная усталость после нервного напряжения напрочь отбили разборчивость. – Молю Создателя, чтобы они не вернулись.
Вернулись.
На площадь перед главным дацаном потянулся люд – дикари, монахи, монахини. Из варваров почти исключительно женщины, большинство с детьми. Могли тихонько расползтись по домам, возможно, часть так и поступила.