Южный шторм
Шрифт:
Одна из туземных женщин увидела Рикаса, выделив его по лишь ей известным признакам, указала на него рукой, заголосила. Тей схватился за револьвер, но набежавшие дикарки и не думали нападать – повалились лицом в снег, выкрикивая что-то вроде «вождь-росомаха».
– Уничтожив их верховного вождя и претендентов на этот пост, вы получили право возглавить племя, - раздался голос Наркиса. Хорошо, что в сдержанном голосе монаха не прозвучало ни намёка на насмешку вроде поздравления с должностью. Рик мог бы не сдержаться.
Ему было не до шуток. Сам отдал приказ не щадить. И что теперь?
– Наркис, у вас есть что-то вроде пригорода?
– Не понял, синьор.
– Ну… группа зданий на отшибе. Согнать их всех, дать зерна… В марте пусть убираются.
Монах покачал головой.
– Значит, стеречь их до весны… Нас и так мало, люди не склонны к насилию.
– Зато ничего не имеют против, чтобы пригласить нас, и насилие льётся через край. Наркис! Неужели ты не понимаешь, сегодняшняя ночь легла тяжестью и на нашу, и на вашу карму? Думаю – в равной степени. И я не желаю отягощать её ещё больше, хоть не верю в сансару.
Глава двадцать четвёртая
Сколько лет Верховному ламе? Двести? Или триста? Выглядел он на четыреста.
Никакие самоутешения о перерождении убиенных, о неотвратимости предначертанного, о необходимости хранить ровное состояние духа в любых обстоятельствах не могли заслонить тот факт, что город, в котором лама жил веками и правил им десятки лет, обращён в руины, разграблен и наполовину сожжён, а население вырезано.
Лама Кагью мелкими шажочками вышел из здания библиотеки, также основательно пострадавшего. Его поддерживал крепкий мужчина в монашеском одеянии, контрастирующем с короткой винтовкой на ремне. Трое других держали такие же винтовки наперевес.
– Наркис-с… - старческий голос говорил с присвистом. – Ты сумел привести подмогу…
Ага. Вот у кого лавры главного освободителя. Рику пришлось внести ясность.
– Прим-офицер гвардии Восточной Сканды тей Рикас Алайн, командир отряда. Полагаю, вы – Верховный лама?
Старик повернулся всем телом. Глаза слезились, один совсем закрылся неприятной белесой плёнкой.
– Алайн… Сын того самого… Князя.
Рик сжал зубы, скрывая возмущение. Наверно, покраснел даже старый сабельный шрам на подбородке, покрытый рыжим редким пухом. Он сам добыл эту победу! Причём здесь отцовские титулы и слава?
Старик шамкал ещё какие-то слова. Быть может, там звучала мудрость нескольких поколений, но уже не разобрать. Монахи с винтовками увели его куда-то.
Трудно сказать, сохранил ли патриарх какое-либо влияние, но дальше в Шанхуне распоряжался именно Наркис. Он сумел наладить изоляцию выживших дикарей, весьма многочисленных и после резни, хоть значительная часть просто замерзла за городом на следующий день. Он же как-то организовал текущую жизнь.
Через неделю, когда раненые гвардейцы выздоровели, не без помощи местных врачевателей, Рикас заторопился в обратный путь, категорически отклонив предложение задержаться до открытия перевалов. В день их отлёта Наркис был мрачен.
– Старого Шанхуна больше нет. И воссоздавать придётся другой.
– Ты прав. Я не смогу прилетать к вам на помощь по первому свистку. Телеграфную станцию, надеюсь, вы установите, - Рикас поправил сбрую с припасами, достаточными для путешествия хотя бы до первых тибирийских селений. Остатки его отряда уже стояли, нацепив крылья.
Монах кивнул, потом – словно спохватился.
– Я не могу возблагодарить вас достойно. Нет в мире цены, равной жертве ваших гвардейцев.
И поэтому можно не давать вообще ничего, оттянув разговор о благодарности на самый конец. Рикас глянул на шанхунца с иронией. Дешевле всего отделаться высокопарными фразами.
– Поблагодарите чем сможете. Например, винтовкой, что носят ваши люди, желательно – со схемой, как делать её и патроны. А, знаю, это противоречит вашим принципам непередачи знаний другого мира. Тогда – прощайте!
– Стойте… - Наркис преодолел последние колебания. – Я думал о чём-то подобном и не мог решиться. Но если менять устои, то менять.
Собранные и полностью готовые к полёту теи терпеливо ждали, пока расщедрившийся напоследок монах не притащил обещанное. И оно стоило ожидания.
Гораздо легче винтовки. Револьверная рукоять с обкладкой из резины, передняя ручка – длинная и тонкая. Мушка с защитным кольцом на конце ствола. Наркис отсоединил вторую рукоять, оказавшуюся магазином с патронами, похожими на револьверные.
– Что это?
– Там, где его выпустили, оно зовётся «машинен-пистоле». Вот чертежи. Если не вы, то ваш отец непременно разберётся. Стреляет быстро, удовлетворительная меткость на дистанции до двухсот шагов.
Рикас бережно погладил откидной металлический приклад. С внезапной горечью заявил:
– Этот «машинен-пистоле» окончательно убьёт шпагу. Не надо тренироваться годами, укреплять руку… Только меняй коробку с патронами. Теперь я понимаю, почему отец был против распространения подобной техники, и ваши настоятели – тоже.
– Не берёте? – удивился Наркис.
– Беру, - тей сунул «пистоле» с отнятым магазином в мешок на полётной сбруе, и без того раздутый. – Полагаю, в конструкции ничего сложного. Значит, и здесь его скоро изобретут. Пусть Винзор успеет чуть раньше.
На одном из привалов среди заснеженных гор Дараньон выпросил «пистоле» и долго рассматривал.
– Конечно, не шпага. Конечно, уравнивает новичка и ветерана – учить стрельбе из такого, думаю, не сложнее, чем из винтовки. Но… Я думаю, синьор, важно не само оружие, а честь владеющего им.
– Дар! Как ты можешь говорить подобное, тем более – воспитанный в горном замке? Столетиями утверждалась традиция. У дворянства дети с ранних лет имели возможность тренироваться со шпагой, а простолюдины добывали хлеб насущный. Нас отличало благородное владение Силой и полётом. Шпага носится в открытую, каждый её владелец показывает, что готов ответить на вызов, защитить честь, проучить подлеца. Револьвер размыл грани – его не сложно спрятать под широким плащом, а со стрельбой вблизи справится любой начинающий. Каждая шваль способна выхватить ствол и убить тея, как бы он ни был хорош со шпагой.