Южный Урал № 13—14
Шрифт:
Семин то и дело прерывает Якунина вопросом: что сделано, чтобы устранить причины, вызвавшие брак?
— Принимаем меры, Петр Васильевич, — вздыхает Якунин.
— Какие?
— Против вчерашнего меньше стало браку, Петр Васильевич, на понижение пошло, — уклоняется от прямого ответа Якунин и торопливо продолжает отчет.
После нескольких вопросов Петр Васильевич, как бы между прочим, спрашивает:
— Ну как, товарищ Якунин, доволен сегодняшним собранием?
— Собранием? Ничего. Доволен. Собрание, как собрание.
Он
— А мне что-то оно не совсем по душе пришлось, — говорит Семин.
— Не знаю, чем оно не понравилось. Поговорили, обязательства приняли — чего еще надо?
— Пора научиться проводить собрания рабочих для пользы дела, а не для формы, — говорит Семин. — Нам собрания нужны не для протокола, а для того, чтобы рабочие поняли, какие задачи перед ними стоят и как эти задачи надо выполнять. Поняли это рабочие, как по-вашему?
— Если вы насчет Александровой, Петр Васильевич, так это, конечно, ошибочка получилась. Я же ее предупредил — не выступай, наладят твой станок, а она выскочила. Что я мог поделать?
— Правильно сделала, что выступила! Так и надо выступать! — резко чеканит Семин и продолжает: — Я хотел тут же закрыть собрание, да пожалел ваш авторитет. Мы посовещались с товарищами и решили, что завтра надо собрать рабочих и извиниться перед ними за безобразную подготовку собрания…
Наступает молчание. Якунин сидит на самом краешке стула.
— Но, Петр Васильевич… Ведь вроде бы ничего прошло, — бормочет он.
— Сегодняшнее собрание отменяем. Завтра проведем другое, — отчетливо повторяет Семин и в упор смотрит на Якунина.
— Хорошо. Будет сделано.
Отчеты продолжаются. Сообщения начальника стержневого отделения Устюжанина и начальника очистного отделения Тихомирова проходят сравнительно спокойно — они получают всего несколько замечаний. Спокойно начинается и отчет начальника плавильного отделения Зубова — худощавого человека с сухим и смуглым лицом.
— Имеем одиннадцать дефектных блоков. Три по 14-ой причине — шлаковые раковины, — начинает он.
— Перегородки поставлены? — сухо спрашивает Семин.
Зубов мнется.
— Нет еще, Петр Васильевич.
— Почему?
— Не надеюсь я на них, Петр Васильевич. Струя размоет в два часа, полетят сразу…
Речь идет о перегородках внутри разливочных ковшей. Перегородки должны преградить шлаку выход в опоку. Зубов не ставит их, потому что считает, что в момент заполнения ковша из вагранки струя чугуна, ударив о перегородку, разобьет ее.
— Откуда это известно? — спрашивает Семин.
— Вагранки высоко стоят. Удар получается сильный…
— Но ведь не пробовали? Заключение-то умозрительное? Без опыта?
Наступает тяжелое молчание. Зубов мнет кепку, Семин пристально за ним наблюдает: тяжело Зубову ломать в себе привычку к старому, знакомому способу работы.
— Хорошо,
— Нет, с таким настроением браться за дело не годится, — живо поворачивается к нему всем корпусом Семин. — Вы что? Совсем не верите в перегородки?
— Не верю, Петр Васильевич. Не верю, но сделаю.
— Вот и сделаете — абы как…
— Не абы как, а на совесть. Чтобы вам доказать, что они не годятся, — с ожесточением говорит Зубов.
— Такое настроение мне больше нравится. Продолжаем.
Зубов начинает перечислять другие причины ухода отливок в брак. Семин хмурится и заглядывает в какую-то сводку.
— Минутку! — прерывает он Зубова. — Три часа вы заливали чугун с пониженным содержанием кремния. Почему?
— Шевчук прозевал, а я на площадке брака был.
— Посмотрим анализы.
Начинается просмотр анализов, в которых точно указано время снятия пробы, и выясняется, что еще до начала площадки брака Зубов должен был знать о нарушении технологии.
— Не видал я анализов, — хмуро говорит Зубов.
— После смены вместе с мастером Шевчуком зайдете ко мне. Будем разбираться. Если виноваты, — строго накажем.
— Понятно, — кивает Зубов.
— Вам, может быть, а мне — непонятно. Как это можно три часа заливать опоки таким чугуном? Вы отдаете себе отчет, под какой удар вы поставили весь завод? Вы проработали так три часа, а на заводе будут разбираться три дня, пока не выловят весь брак. Понятно вам, что вы наделали?
Взгляды всех направлены на Зубова, и у того сквозь смуглоту проступает жаркий румянец. Тишина такая, что слышен мощный гул работающего за каменной стеной цеха. С улицы доносятся пронзительные сигналы автомашин: против литейной заворачивают в обратный путь совершающие свой испытательный первый пробег грузовики, только что сошедшие с главного конвейера.
Как будто ничто не изменилось: так же равномерно работает завод, так же собираются и сходят с конвейера грузовики. Но каждый из присутствующих здесь литейщиков ясно чувствует, какая большая и тяжелая ошибка произошла. Ошибка, которая может нарушить ритм работы завода: ведь здесь все связано друг с другом. Промах, допущенный на одном участке, рано или поздно даст себя знать на всех последующих переделах. И виноваты будут в этом они, литейщики!
Семин молча всматривается в Зубова, точно пытаясь определить, как глубоко осознал этот человек всю недопустимость совершенной ошибки.
— После смены вместе с Шевчуком зайдете ко мне… Трубеев! Докладывайте!
— 450 поршневых колец ушло в брак, — с равнодушным видом говорит мастер участка поршневых колец Трубеев.
— В чем дело?
— Причины те же, что и вчера. Рабочие…
— Рабочие? А вы вывесили хотя бы один плакат, разоблачающий бракодела? Показали хотя бы одного передовика?