Южный Урал, № 27

Рябинин Борис Степанович

Когда его спросили, он только сказал:

— Мне трудно говорить об этом, товарищи. Это очень сложно, вдруг не расскажешь. Одно для меня очевидно: нет у меня семьи, распалась… Проглядел. Прошу: разберитесь хорошо, прежде чем решать, и разберитесь не так, как разбирался Лоскутов. Спросите и меня. Я ведь тоже лицо заинтересованное, — криво усмехнулся Рогов и сел.

Члены бюро чувствовали себя неловко. Прокурор примирительно сказал:

— Семен Андреевич, а ведь в самом деле не годится так. И членов бюро не известили. Я старуху лет тридцать знаю — вздорная. Дочка, кажется, не лучше…

Лоскутов не согласился, упирая, на то, что Рогов бросил жену с ребенком, и требовал объявить выговор.

— Что ж, по-твоему, в ногах у нее ползать? — жестко улыбнулся прокурор. — Нет, ты уж лучше уволь его от этого!

Спор разгорелся. Рогов думал: «Какая ерунда! Как он, Лоскутов, мог так грязно сводить счеты?»

Члены бюро голосовали против предложения Лоскутова. После заседания в кабинете никто не задержался. Рогову на прощанье крепче обычного

жали руку.

…Рогов брел на квартиру не спеша. Вспомнил Лену Огородникову, ее застенчивого Бориса, вспомнил пробойного Костю — бригадира. Сколько их: таких славных, чистых, работящих на свете? Не счесть! С ними легко дышится, веселее живется. Среди них есть Валя Иванцова… Вдруг она предстала перед его мысленным взором такой, какой видел ее на полевом стане: склонившаяся над стенной газетой, с ослабевшей коричневой заколкой, которая еле-еле удерживала темную тяжелую косу…

Рогов остановился, провел рукой по глазам, словно пытаясь снять пелену, которая мешала разглядеть настоящее счастье.

А ночь брела по земле по-осеннему густая, теплая, полная таинственных шорохов, удивительно непонятная и беззвездная.

Марк Гроссман

СТИХИ

О ДРУЖБЕ

Мы с тобой давно не в переписке, И серьезно, вроде, разошлись. Друг мой давний, однокашник близкий, Не вчера мы начинали жизнь, Не мальчишки, кажется, с тобой мы, И прошли через огонь и медь, — Мы же хлеб делили и обоймы, Повзрослев, могли бы поумнеть. Я не спорю: не пустые вздоры Между нами встали на пути, Но ведь спор — не ледяные горы, Да и горы можно перейти. Лгать не стану, — не простое это — Первый шаг нелегкий, говорят, Но ведь мы прошли с тобой полсвета Тяжкими дорогами солдат. Мы с тобой не недруги, я знаю, И дорога вдаль у нас одна. Я тебя ничем не попрекаю, Ты прости, когда — моя вина. В тишине ночной, бровей не хмуря, Сердце для уступки приготовь. Дружбу сохранить в житейских бурях Потрудней бывает, чем любовь.

БЕРЕЗКА

Стоит березка белотелая. О чем грустит в глуши она? Совсем по-девичьи несмелая, Совсем по-девичьи одна? Умчать бы в даль ее весеннюю, Кружить в тумане и во мгле, Да только жалко, что растения Навек прикованы к земле.

ГРАВЮРА

На темном дереве — гравюра. Под слоем пыли узнаем: Тоскует здесь царица-дура Во всем величии своем. В ней много блеска, мало чувства. Она не трогает сердца. Мертво и холодно искусство, Когда оно в руках льстеца.

ДУБОК

Качается дубок в ненастье, Его, беснуясь, буря гнет, А он, прямой и коренастый, Упрямо к солнышку растет. Он вытянется к небосводу, И люди скажут про него: — Мальчишка выжил в непогоду, Ему не страшно ничего.

Анатолий Головин

МОНТЕР

Стихотворение

Он к нам пришел по вызову В квартире свет зажечь. Снял шапку, поздоровался И куртку скинул с плеч. Отвертку, шнур и молоток Сложил на край стола… — Ну что ж, хозяйка, говори, Зачем к себе звала? Атлет, а ростом невелик, Лет двадцати на вид. А взгляд такой, что вот сейчас Вас чем-то удивит.

И улыбнулась я ему, Сказала про свое, Что выключатель щелкает, А света не дает. Он тотчас выключатель вскрыл, — Причина в нем иль нет? В глаза мне ласково взглянул, И сразу вспыхнул свет. Досадно мне, что мало здесь Работы для него. Стоит он, смотрит на меня И — больше ничего… И говорю я, покраснев, На взгляд его в ответ: — Сердечно вас благодарю За то, что вспыхнул свет.

Самуил Гершуни

СТИХИ

ВЕРНЫЕ ДРУЗЬЯ

К дунайским берегам домчался гром На крыльях ветра, дующего с Буга… Перед грозой к мадьяру ночью в дом Внесли солдаты раненого друга. Свою постель постлал ему лесник, Заботливо укутал полушубком, И головой задумчиво поник, Покуривая глиняную трубку. Шумели грустно буки за окном, Коптил в жестянке фитилек из ваты, Да еле слышно про далекий дом Шептали губы спящего солдата… Вершина дерева от молнии зажглась, Ударил гром, и стекла дребезжали, И говорил солдат: — Здесь бук и вяз, Березок нет, как на родном Урале… Потом утих. Дышала ровно грудь. Урал приснился, может быть, солдату… Но старый венгр не мог в ту ночь уснуть. Он в лес ушел и прихватил лопату. Наутро ливень кончился в горах, Роса на листьях превратилась в блестки, — И редкую находку в тех местах Старик принес — кудрявую березку… Солдат поднялся, медленно пошел, Ступая неуверенно, к порогу, Сверкающий от влаги белый ствол Рукою забинтованной потрогал. …Прошли года. Как память о былом Береза зеленеет у ограды, Напоминая венгру давний гром И сполохи далекой канонады. Над Венгрией широкая заря, К березе ветви протянули буки, И кажется, что верные друзья В пожатии соединили руки.

ЖАВОРОНОК

У камышового болотца, Над первой зеленью лугов Весенним утром раздается Простая песенка без слов. Она всегда одна и та же, Но мне, она всего милей, Ту песню жаворонок вяжет Из пряжи солнечных лучей. Иметь, как птице, крылья мне Кружиться в синеватой мгле — Я песни собирал бы в небе В подарок матери-земле.

У НАШИХ СОСЕДЕЙ. ПИСАТЕЛИ И ПОЭТЫ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ

Борис Рябинин

ПРОЩАЙ, ЛЮБИМЫЙ ГОРОД!..

Рассказ

1

На первое мартовское воскресенье была назначена лыжная вылазка. Геннадий с вечера тщательно натер лыжи специальной мазью, проверил спортивное снаряжение. Лучший лыжник заводской команды, он, едва вышел на дистанцию, быстро опередил товарищей, и теперь, оставив их где-то позади, один легко скользил по хорошо улежавшейся белой целине, среди редколесья, перемеженного большими открытыми пространствами. Ровная сдвоенная лента лыжни стлалась позади. Давно за лесом скрылся город, впереди синели далекие горы.

День был отменно-яркий, настоящий мартовский. От искрения снега порой приходилось жмурить глаза. Дышалось легко, привольно.

Издали донесся гудок паровоза, затем, постепенно нарастая, возник шум идущего поезда. Он быстро приближался, потом вдруг стих, и Геннадий вспомнил, что здесь неподалеку разъезд Гагарка.

Когда-то на этом разъезде он сел в железнодорожный вагон и отправился в первое в своей жизни большое путешествие — в город, учиться в ремесленном училище. Сколько волнений было тогда! Не хотелось расставаться с деревней, с родителями, пугала неизвестность.