За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
От озера по тропке, плутавшей между крохотными огородами, Тихон Захарович вышел на главную улицу поселка. В стороне, у клуба, хрипло ревел динамик, и его десятиватгный голос грустно вспоминал под музыку:
...Шли мы дни и ночи,
Трудно было очень...
Динамик вдруг на полуфразе оборвал песню, и глубокая тишина охватила весь поселок. Лишь позже, пообвык-шись с внезапно наступившей тишиной, Тихон Захарович стал различать знакомые и привычные звуки вечерней жизни: усталое пыхтение локомобиля электростанции, далекое взвизгивание циркульной пилы, заготовляющей чурку
«Сеанс начался»,— про себя отметил он. Ему вдруг стало обидно, что вот другие, забыв все на свете, смотрят сейчас на экран, а он должен вновь влезать в кучу дел, которым и конца никогда не будет.
В трех комнатах конторы горел свет. Поднимаясь на крыльцо, Тихон Захарович различил звонкий голос мастера Панкратова.
«Зубоскалит! Анекдоты рассказывает!» — недовольно подумал Орлиев о Панкратове.
Как он и предполагал, в конторе сидело не меньше десятка людей: два мастера — Панкратов и Вяхясало, директор семилетки, завстоловой и несколько рабочих.
Едва Тихон Захарович переступил порог, разговоры смолкли. Панкратов, не докончив рассказа, поспешно начал рыться в планшете с мутно-желтым целлулоидом, а все другие молча смотрели на остановившегося в дверях начальника.
Лишь директор школы Анна Никитична Рябова — полная рыжеватая блондинка с бойким характером-и слегка веснушчатым красивым лицом — тяжко вздохнула:
— Накоиец-то! А мы уж, грешным делом, подумали — заблудился наш Тихон Захарович.
Никто не отозвался на ее шутку. Орлиев кивнул на дверь своего кабинета:
— Чего иллюминацию устроили? Там есть кто?
— Мошииков там,— с готовностью ответил Панкратов, вставая и оправляя затянутую офицерским ремнем новенькую суконную гимнастерку.
«Ишь, каким франтом сегодня...— подумал Тихон Захарович, обратив внимание на блестевшие глянцем хромовые сапоги Панкратова.— Перед кем он фореит-то? Уж, конечно, ради Анны Никитичны вырядился».
— Ты никак, Панкратов, сегодня план по вывозке выполнил? — спросил он, с усмешкой глядя на мастера.
— Смеетесь? — обиделся Панкратов.— А что? Выполнил бы, да трелевка подвела... Тракторы у меня, сами знаете....
— Зато вид у тебя сегодня уж больно праздничный. Как будто бы годовую программу завершил.
Все посмотрели на Панкратова. Тот смутился, поежился и привычно забормотал;
— Разве это тракторы... Дрянь, а не машины... Я вот и пришел... Обещали ведь нам три новых КТ. Где они?
— Подожди,— прервал его Орлиев.— Ну, а у тебя как, Олави Нестерович?
Вяхясало, пожилой краснолицый финн с голубыми глазами и горбатым поломанным носом, долго смотрел на начальника, недоумевая, почему тот спрашивает, а не посмотрит дневную рапортичку, уже давно положенную ему на стол. Потом вынул блокнот, надел очки, неторопливо и размеренно прочитал:
— Заготовка — сто пятнадцать. Трелевка — сто три. Вывозка — шестьдесят семь.
— Ясно. Опять дорогу ремонтировал?
— Без дорог нельзя.
— Ясно,— недовольно повторил Тихон Захарович. Он повернулся к директору школы, снял фуражку и присел на стул.
— Ну, слушаю тебя, Анна Никитична.
Пряча в своих бойких глазах хитроватую улыбку, Анна Никитична спросила:
—
— Нет-нет. Чего нам от народа таиться?
Тихон Захарович знал, о чем пойдет разговор — о дровах для школы, о завершении ремонта, и не это заставило его так неловко отказаться от разговора с Рябовой наедине.
Он боялся другого. В последний год, как только Тихон Захарович переселился в Войттозеро, Рябова стала относиться к нему странно. На людях — язвит, подсмеивается, старается уколоть, чем только может, а встретятся они один на один — ее чуть раскосые, желудевого цвета глаза смотрят на Орлиева так, словно ждут от него чего-то. Может, Тихону Захаровичу и казалось все это, но он стал чувствовать себя наедине с Рябовой неловко.
Сейчас, после его ответа, Анну Никитичну словно подменили в одну секунду.
— И верно, здесь, при свидетелях, удобней! — весело откликнулась она.— Пусть все видят, как в Войттозере к школе относятся. Дровами школу обеспечивать будем?
— Будем.
— Когда? Учебный год на носу...
Тихон Захарович знал Анну Никитичну вот уже пятнадцать лет. Он помнил ее молоденькой застенчивой учительницей, только что приехавшей в Войттозеро после окончания техникума. Жена Орлиева помогала ей делать первые шаги. Кто мог бы предположить тогда, что из Рябовой выйдет хитрый и напористый администратор, этакая бой-баба, которая, если надо, и на горло наступит. Когда Тихон Захарович работал председателем райисполкома, ему нравилась эта черта в Рябовой. Таким, казалось ему, и должен быть директор школы, а иначе порядка никогда не будет. В сутолоке дел сами хозяйственники о школе и не вспомнят. Надо требовать, добиваться... Теперь, когда он стал работать начальником лесопункта, напористость Рябовой нравилась ему все меньше. А сегодняшние ее претензии попросту разозлили Орлиева. Он сурово нахмурился, хотел одернуть Рябову, но вовремя вспомнил, что их слушают другие, и сдержался.
— Сто кубометров мы уже подвезли,— начал было Орлиев, но Айна Никитична его перебила:
— Осталось еще двести. Их надо распилить, разделать, чтоб просохли...
— Подвезем и остальные.— Тихон Захарович поднялся, взял со стола фуражку, давая понять, что разговор окончен.
— Когда? — поднялась и Рябова. В ее глазах уже не пряталась улыбка, они строго и осуждающе смотрели на начальника лесопункта.
— Освободятся машины, и подвезем.
— Хорошо. Поверим еще раз.— Рябова одернула свою ярко-зеленую, домашней вязки кофту и, ни на кого не глядя, направилась к выходу. У дверей неожиданно остановилась и предупредила:—Через неделю я еду в район, на учительское совещание. Если к тому времени школа не будет обеспечена дровами, то уж не взыщите!
— Угрожаешь? — загорячился Орлиев.— Ты же коммунистка! Лесопункт не выполняет план! Сама, как член партбюро, палец о палец не ударила, чтоб помочь, да еще угрожаешь?!
Люди с нескрываемым удивлением смотрели на начальника. В последнее время Орлиев, насколько это ему удавалось, старался сдерживать себя, голоса не повышать, быть твердым, но спокойным. А тут как вскипел, и главное — по пустякам! Панкрашов растерянно метался взглядом то на Орлиева, то на Рябову, словно не зная,
чью сторону ему принять. Из двери кабинета выглянул испуганный Мошников.