За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
— Не слишком ли круто поворачиваешь, Тихон Захарович,— покачал головой все время молчавший Потапов.
— Имею основания! — Орлиев взмахнул кулаком, как бы накрепко вбивая свои слова.— Я хорошо знаю корреспондента Чадова. Он служил в моем отряде... В последние полгода он все явственнее показывает себя как отпетый нигилист... Есть такое слово. Это который все отрицает, которому все не по нутру... Раньше я считал, что Чадов одинок. Теперь, к сожалению, и в Войтт-озере нашлись люди, которые идут за ним, это уже опасно, товарищи! Они спелись и поддерживают друг друга.
— Кого ты имеешь в виду? — спросил Сугреев.— Говори конкретно!
— Тот знает, о ком я говорю,— многозначительно ответил
Что нужно для этого? И многое, и малое. Во-первых, мы должны раз и навсегда покончить с прожектерством. Надо работать, товарищи! Трудиться надо, а не фантазировать! Во-вторых, мы должны добиться того, чтоб каждый участок, каждая бригада ежедневно выполняли задание. В-третьих, развернуть соревнование, помогать друг другу, подтягивать отстающих и наращивать темпы! Мы знаем лозунг партии — кадры решают все. Если люди горят желанием, то можно сделать даже невозможное. Долг каждого коммуниста — разжечь такое желание. Не искать легких путей, не ссылаться на трудности, а поднять людей на выполнение плана.
Орлиев требовательно оглядел присутствующих, как бы собираясь продолжать, потом вдруг резко сказал: «Все!» — и уселся на свое место. Несколько секунд в комнате стояла выжидательная тишина.
— Есть вопросы к докладчику? — поднялся Мош-ппков.
— Орлиев обещал объяснить историю с рекомендацией,— напомнил Сугреев.
— Разве ты ничего не понял? — пожал плечами Ор-лиев.— По-моему, каждый понял, почему я не могу рекомендовать Курганова в кандидаты партии.
— В таких делах надо бы говорить определенней. Ты мог не давать человеку рекомендацию. Отказать, и все. Ты имеешь на это право! И ни у кого вопросов не было бы. Но уж коль ты дал, то объясни толком, почему сейчас забрал ее обратно. Вероятно, у тебя есть какие-то причины, которых не было раньше.
— Товарищи! Стоит ли нам уводить партбюро в сторону от основного вопроса повестки дня? — Мошников нерешительно посмотрел на Гурышева, но тот сделал вид, что не замечает его взгляда.— Вопрос у нас важный, и надо сосредоточить все внимание на нем...
— Стоит! — Сугреев так резко поднялся, что едва не упал, зацепившись протезом за соседний стул.— Разрешите мне сказать!.. Я буду говорить без намеков — так, как думаю. Мы собрались, чтоб обсудить производственные дела. Что послужило поводом для этого? Конечно, тяжелое положение с выполнением плана... Но ведь дела в последний месяц пошли вроде бы на лад... Смотрите-ка, участок Рантуевой даже перевыполнил сентябрьский план! Панкрашов тоже нет-нет да и дотягивает до суточного графика... С марта мы не имели такой выработки... Тут бы радоваться надо, подналечь подружней всеми силами, а у нас не получается. Идет какой-то раз-дор у руководства лесопунктом. И в этом все дело! Если один говорит: «да», другой обязательно «нет»... Как в песне, помните? Почему Орлиев сегодня высказался чуть ли не против дорожно-строительного участка? Против перехода в семидесятый квартал? Почему он, как только увидит лесовоз или трактор на профилактике, краснеет от злости? Потому, что все это предложено Кургановым... Это замечаю не один я, все видят и чувствуют. А в чем тут дело, я лично ничего не понимаю... Я считаю, если мы хотим сегодня разобраться в производственных неурядицах, то должны начинать с отношений между Орлиевым и Кургановым... Пока между начальником и техноруком не будет согласия, хорошего ничего не будет! С этого и надо начинать. Поэтому, мне кажется, история с рекомендацией — вопрос принципиальный...
— Видно, персональные дела тебя интересуют больше производственных,— язвительно вставил Орлиев.
— А тебе что, говорить об этом не хочется? — обернулся к нему
Собрание вновь заволновалось.
— Товарищи, призываю к порядку...— постучал о графин Мошников.— Я думаю, на таком широком заседании нам кет смысла сводить важный вопрос к обсуждению личных взаимоотношений.
Он опять покосился на Гурышева, и тот на этот раз не уклонился от его взгляда, кивком головы попросил слова.
— Я согласен с товарищем Сугреевым,— сказал он, глядя на сразу смолкших людей.— Если между начальником и техноруком есть разногласия...
— Есть! — выкрикнуло сразу несколько человек.
— ...Если эти разногласия,— продолжал Гурышев,— мешают производству, а они, конечно, не могут не мешать, то долг партбюро прежде всего разобраться в них... Я думаю, и сам Тихон Захарович не против того, чтоб внести ясность в этот вопрос... Дело тут, конечно, не только в рекомендации. Каждый коммунист имеет право давать или не давать рекомендацию. Это дело его совести и партийной убежденности... Если он взял назад рекомендацию, имея на то веские основания, мы должны лишь поблагодарить его за принципиальность.
— Имею вопрос,— вскочил дядя Саня и, не ожидая разрешения, возмущенно закричал: — Вопрос такого содержания! Какая ж принципиальность тут — давать, а потом брать назад? Что ж тогда беспринципность?
— Сейчас нам Тихон Захарович все объяснит,— улыбнулся Гурышев.
— Что ж, я готов...
В напряженной тишине Орлиев вышел на место, где стоял во время доклада. Члены партбюро потеснились, подвинулись в сторону, чтобы все могли хорошо видеть начальника лесопункта.
— Только слово «объяснять» тут не подходит... Объяснять — вроде оправдываться. Мне оправдываться не в чем. Я должен не оправдываться, а обвинять.
Тихон Захарович задумался и вдруг решительно вскинул голову.
— Прежде всего, почему я дал рекомендацию Курганову? Не только дал, а даже сам предложил ему, когда тот приехал к нам в Войттозеро... Два года Курганов служил в моем отряде минером. Он был неплохим бойцом... По крайней мере, я не знал в то время за ним ни одного проступка пли случая, когда бы он не выполнил задания... Он награжден орденом Красного Знамени. После войны человек закончил школу, потом академию и добровольно попросился сюда, к нам... Я был так рад ему, что на меня в райком даже поступила жалоба, как будто я чуть ли не по знакомству устроил Курганова... Было ведь такое заявление, Петр Иваныч? — наклонился Орлиев к Гурышеву.
— Что об этом говорить сейчас? — махнул рукой тот.
Мошников неожиданно вскочил, поправил очки и, вытянувшись как на параде, объявил:
— Товарищи! Считаю нужным информировать партбюро, что это самое письмо по своей несознательности и без моего ведома написала моя жена... Сделано это было с чисто обывательской точки зрения... Я имел с ней серьезный разговор...
— Ты с ней или она с тобой? — под общий смех выкрикнул кто-то.
Орлиев даже не улыбнулся, его лицо еще больше побагровело, Выждав, когда наступит тишина, он продолжал:
— С первых же дней Курганов энергично взялся за дело. Он действительно показал себя знающим специалистом... Имел я основания считать такого парня достойным кандидатом в члены партии? Имел я право предложить ему рекомендацию?
— Пока ты все же объясняешь, а не обвиняешь! — засмеялся Сугреев.
— Ты, Сугреев, меня не перебивай! В последнее время, я замечаю, ты себе слишком многое позволяешь! Как видно, дешевый авторитет зарабатываешь!
— Прошу не мешать выступающему,— сказал Мош-ников и, подумав, постучал в графин, хотя в комнате стояла такая тишина, что все слышали сбивчивое дыхание Орлиева.