За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
Вершинин шел, раздумывая обо всем этом, а где-то глубоко в подсознании гнездилась и беспокойно напоминала о себе другая мысль — почему Григорьев изменил маршрут. Если на совещании будет Куприянов, то разговора об этом не избежать и нельзя будет просто пожать плечами в недоумении. Утром при телефонном докладе Куприянов не придал этому значения, а Вершинин не стал привлекать его внимание — доложил, как свершившийся факт, и все. Но если у Куприянова была свободная минутка и он постоял в раздумье над своей картой, то можно быть уверенным: такая немаловажная деталь не ускользнула от него.
В
Всегда доброжелательный, улыбчивый, начинающий слегка лысеть Николай Федорович Карахаев, как только расселись, без всякого предисловия сообщил, что сегодня Геннадий Николаевич говорил с Москвой, что идея создать спецшколу получила одобрение, в течение месяца надо провести всю подготовительную работу. К концу августа школа должна действовать.
— Поздравляю, Сергей Яковлевич,— улыбнулся он Вершинину и замолчал, ожидая вопросов и зная, что они обязательно последуют.
— Откуда набирать курсантов?
— Тут есть тоже приятная новость. Принято решение, что ЦК ВЛКСМ объявит призыв добровольцев в партизанские отряды. По пятьдесят человек на область.
Юноши, рождения двадцать четвертого года. Комсомольская мобилизация, одним словом,— он улыбнулся и поправился: — Извиняюсь, двумя словами... Ну как, доволен ты, Сергей Яковлевич, таким пополнением?
— Еще бы. Лучше и не придумаешь.
— Ну что ж. Давайте пройдемся еще раз по всем позициям и распределимся, кто чем займется. Первое — дислокация. Тут без изменений. Нет возражений? Нет. Второе — помещение. Одного дома маловато — придется потеснить охрану ББК и освободить второй. Это на тебе, товарищ нарком. Третье — преподавательский и командный состав. Какие соображения у штаба партизанского движения?
Вершинин напомнил, что потребуется не менее двадцати человек старшего и среднего командного состава и три десятка младших командиров. Хорошо бы иметь опытных, обстрелянных, и лучше всего — с боевыми наградами, это имеет большое воспитательное воздействие на молодежь.
— Ну, это ты уж слишком,— улыбнулся Карахаев.— Так тебе сразу — и старших, и средних... Боюсь, нам придется обойтись теми кадрами, которые имеются уже на нашем учебном пункте. Начальник — старший лейтенант Бондаренко, комиссар — политрук Козлов... Аттестация у обоих отличная. Преподавателями — подкрепим. Учебная программа — в расчете на десять часов ежедневно. Срок учебы — полтора месяца...
— Слушай, Николай Федорович! — удивился Вершинин.— Не понимаю, чем же наша спецшкола будет отличаться от обычного армейского учебного пункта?
— А ничем,— охотно подтвердил Карахаев.— Официально нам и утверждена не спецшкола, а партизанский учебный пункт...
— С этого бы и начинал,— засмеялся Баскаков.
— А разве я не сказал об этом? Ну, прошу извинить... Да разве в названии дело. Пусть будет учпункт, но наша задача держать его на уровне хорошей спецшколы. Ну, пойдемте дальше...
Так пункт за пунктом прошлись по всему плану, который Вершинин вместе с тем же Карахаевым готовили совместно. Не просто прошлись, а в каждый пункт вносили существенные изменения, от прежнего
После совещания Вершинин пообедал в цековской столовой.
Подходя к деревянному одноэтажному домику своего штаба, он через открытые окна услышал голоса и едва удержался, чтоб не постоять, не послушать — о чем так оживленно разговаривают его подчиненные. Он много раз ловил себя на желании каким-либо незаметным образом поглядеть, как живут и работают эти совсем недавно собранные под одну крышу и сидящие в одной комнате люди, как обращаются друг с другом в его отсутствие, короче говоря — увидеть их обыденную служебную жизнь такой, какой перестает она быть при его появлении. В том, что такая жизнь существует — он не сомневался. Он сам жил ею в двадцатые годы, когда был молодым командиром, и тогда она ему нравилась. Стала ли она теперь иной? Наверное...
з
В семнадцать часов разведотдел дал ежедневную сводку. В ней были обобщены в основном сведения армейской и авиационной разведок; из партизанских отрядов данные поступали скудно, ценные «языки» не попадались, да и связь работала неуверенно. Несмотря на многократные напоминания, командиры все еще не приучились по пути к месту действия вести разведку широко и основательно, ограничивались разведкой «на себя», а некоторые и вообще сбор разведданных считали делом третьестепенным, посторонним и даже вредным, так как захват «языка» мог привести к преждевременному обнаружению отряда.
Сделав необходимые пометки, Вершинин приказал начальнику разведотдела подготовить ориентировку для отрядов и отпустил его.
С восемнадцати пошли донесения. Вечером, как правило, новостей было мало, днем отряды отдыхали, вели разведку местности. Передвижения совершались в ночные часы. Вершинин прочитывал сводки, очень похожие одна на другую, и в этой похожести была если и не радость, то своего рода удовлетворение — слава богу, что ничего нового; днем и не должно ничего случаться, днем, если что и происходит, то чаще всего плохое, дневные события — не для партизан, их время — ночь; и как плохо, что ночи на Севере летом такие короткие и светлые.
Кравченко вышел на связь, сообщил, что задание выполнено, возвращается на базу, но о потерянном взводе ни слова.
Бондюк опять не отозвался. Чутье подсказывало, что за этим не скрывается ничего дурного. Скорей всего, не в порядке рация. Случись что — финское радио и газеты не промолчали бы.
В девятом часу принесли радиограмму от Григорьева:
«г Нахожусь указанном квадрате . Жду продукты, веду разведку сторону Юккогубы. Ночью войду Тумбу, где есть бани. Людям нужна санобработка . Срочно шлите продукты».