За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
Это успокоило окончательно. Вершинин лишь слегка подосадовал, что Григорьев не счел нужным в утренней радиограмме сообщить эти короткие две фразы, которые делали логичным и понятным его решение.
В двадцать два часа он, не снимая сапог, лишь подстелив под ноги газету, прилег на койку, и сразу думы затянули его в тот привычный и все более мучительный круг, из которого он не знал, как выкарабкаться.
Вот уже год он руководит лесной войной, разрабатывает операции, дает задания, шлет распоряжения, отвечает на запросы «как быть», а сам эту лесную войну представляет лишь
На первых порах, пока и у самих партизанских командиров никакого опыта не было, его знаний вполне хватало; по крайней мере, их недостаток никем не замечался, и слава богу, что сам Вершинин первым задумался об этом. Он стал покрывать свою карту не только пометками и знаками, но и зримыми представлениями, старался все вообразить, запомнить, ничего не упустить, однако эти картины и представления были все же мертвыми, и оживить их могло участие хотя бы в одном партизанском походе.
Он знал, что этого никогда не случится. Похода ему не выдержать, возраст не тот, да и никто его не отпустит. Было бы странным, если бы он даже заикнулся об этом, но об этой странности трудно было не думать, когда отдаешь приказы, опираясь на опыт тех, кому приказываешь.
Думая дальше, он неизменно приходил к мысли, что все правильно, что по-иному не бывает и не может быть, что любой генерал уступает ротному командиру в знании конкретной обстановки на участке роты, что умение опираться, обобщать опыт многих, принимать решения и составляет основу командирского искусства. Но каждый генерал, прежде чем стать генералом, был взводным, ротным, батальонным, полковым, в его распоряжении — веками накопленная теория стратегии и тактики, правила военного искусства, а какая теория, какие правила есть у партизан, кроме собственного опыта, находчивости и смекалки?! Вся и сложность, что тут чаще всего приходится действовать наперекор правилам.
4
Близко к полуночи в дверь постучал лейтенант Карма-кулов и доложил, что прибыл подполковник Котляров и просит срочно принять его. Вершинин быстро поднялся, привел себя в порядок и вышел в кабинет.
Подполковник Котляров должен был с двадцати двух часов находиться в штабе ВВС фронта до получения подтверждения, что выброска продуктов бригаде произведена. Вершинин сразу почувствовал, что случилось что-то неладное.
— В чем дело? — встревоженно спросил он.
— Вылет на сегодня отменен.
— Почему? Кем отменен?
Сбивчиво и торопливо, как бы заранее отводя возмож« ные обвинения комбрига,
— Почему? Ты можешь говорить точней? — повысил голос Вершинин.
— Слушаюсь. Он сказал, что багаж требует переупаковки.
— Кто тебе сообщил это?
— Только что звонил Филатов.
Первым порывом Вершинина было — сразу, немедленно звонить командующему ВВС фронта, просить не только отмены неожиданного распоряжения командира авиагруппы, но и наказания его за своеволие. Он нисколько не сомневался, что со стороны авиаторов это был какой-то каприз. Комбриг уже подошел к столу, сел в кресло и потянулся к аппарату ВЧ, но тут же сдержал себя, и через мгновение не пожалел об этом, ибо ни объяснить, ни доказать командующему он ничего не мог, он мог только пожаловаться, а никто из начальников не любит жалоб на непорядки в своих войсках.
Можно бы попробовать действовать через Куприянова, он охотно вмешается, но как знать — чем обернется дело, если вдруг выяснится, что у авиаторов есть серьезные доводы.
— Что конкретно сообщил Филатов? — строго посмотрел Вершинин на Котлярова.
— Он сказал, что багаж требует упаковки в более плотный материал.
— Ступай к связистам, и пусть они немедленно соединят меня с командиром авиагруппы. Немедленно, слышишь?!
Прошло не менее получаса, прежде чем Кармакулов доложил, что майор Опришко на проводе.
Они были знакомы. Авиагруппа зимой много раз выполняла просьбы партизан по эвакуации раненых. Вершинин начал разговор так, как будто бы ничего не случилось.
— Как дела, Николай Александрович? Как летается?
— Все в порядке, товарищ комбриг.
— А погода? Надеюсь, хорошая?
— Не совсем. С запада приближается грозовой фронт, так что отдыхаем пока, товарищ комбриг.
— Вот как?! И надолго?
— Синоптики обещают, что часа через три-четыре все будет в порядке.
— Ну и отлично. Значит, нашу «посылку» скоро отправите?
— Нет, товарищ комбриг, сегодня ничего не получится.
— Вот тебе и раз! Почему?
Вершинин и сам почувствовал, что его удивление получилось уж слишком деланным, но поправляться было поздно, и он, слушая, как в трубке вроде бы действительно потрескивают грозовые разряды, терпеливо ждал ответа, чтобы сразу же при случае перевести разговор в более официальный тон.
Но Опришко и тут оказался на коне.
— Товарищ комбриг, вы хотите, чтобы адресат получил груз?
— Странный вопрос!
— Тогда прикажите немедленно переупаковать его в более плотный материал. От ваших сухарей, завернутых в дерюгу, останется одна пыль, если мы будем сбрасывать их даже с бреющего полета.
— Почему же ваши люди не могли предвидеть это вчера или позавчера?
— Своих разгильдяев я уже наказал. Советую вам сделать то же в отношении ваших. Тут не нужно быть большим специалистом, чтоб понимать, что к чему... Ведь не первый раз продукты сбрасываем, товарищ комбриг.