За что боролись…
Шрифт:
— Может, у меня бред? — переспросил капитан, когда я закончила свой рассказ. — Но… Ты сама виновата. Значит, Анкутдинов и Лейсман убили друг друга, а лаборатория взлетела на воздух?
Надо сказать, я сознательно исказила некоторые факты: так, по моему рассказу выходило, что Лейсмана убил не Тимофеев, а Анкутдинов в порядке самообороны, кроме того, я замолчала историю с инъекцией перцептина.
— Так что дело завершено, — еще раз повторила я.
— Но Тимофеев? Он тоже замешан в
— Мы были с Тимофеевым у прокурора, и тот согласился с ним по всем пунктам этого скверного дельца.
— У прокурора? — Расквашенная челюсть Кирсанова отвисла. — Ну, тогда…
— Не сегодня-завтра Тимофеев станет президентом «Атланта-Росс», и я не думаю, что тебе стоит подавать в суд за твою разбитую голову и подпорченную физиономию, — назидательно выговорила я.
— А моя машина? — вскинулся капитан. — Где моя машина?
— Я только что отогнала ее на стоянку, — с ходу соврала я.
В любом случае ему нельзя волноваться, мелькнуло в голове. В случае, если с машиной Кирсанова что-то произошло, можно будет сообщить печальную новость после. Когда самочувствие капитана улучшится.
Кирсанов облегченно вздохнул.
— А, ну ладно, — пробормотал он, — позвони там моим…
— Я уже сделала это. Они должны вот-вот приехать.
— Вот и хорошо…
— Но ты все понял? — напористо осведомилась я.
— Да, да…
— Ну, счастливо. Выздоравливай, Киря. Увидимся.
Светлов был в сознании. Лицо его, какое-то мутновато-серое с прозеленью, выглядело измученным и старым. Я поймала себя на мысли, что едва ли дала бы ему на вид даже сорок — так жутко и болезненно он выглядел.
А ему было двадцать один.
— Лейсман хотел, чтобы я… — бормотал он, не открывая глаз. — Чтобы я…
Сидящий рядом на мягком стуле с дерматиновой обивкой Анатолий Антонович быстро посмотрел на меня и отвернулся с выражением нескрываемой боли и отчаяния на лице.
— Я мог открыть время, — продолжал бормотать больной, — я составил программу… я мог читать на тридцать секунд вперед… мозг проникал в… я знаю, что это не конец… Лейсман хотел, чтобы я мог читать в будущем — через подопытных, естественно, убойные дозы моди… фицированного пер… перцептина. В будущее на… хотя бы два дня… вперед…
Вошел дежурный врач.
— Мне только что прислали амбулаторную карту, — сказал он, глядя на Светлова. — Это какие-то Содом и Гоморра! Он не учился в школе для детей с отставанием в умственном развитии?
Анатолий Антонович кротко глянул на врача и покачал головой.
— У него есть шансы на излечение? — спросил он. — Я имею в виду…
— Я понимаю, что вы хотите сказать. К сожалению, нервные заболевания —
— Это конец, — сказал Анатолий Антонович, — конец.
— О чем вы говорите, мужчина? — удивленно переспросил врач. — Я же сказал, что…
— Вы спрашивали, доктор, не учился ли он в школе для умственно неполноценных?
— Да вы бы взглянули в его карточку, — начал было врач самым благожелательным и терпеливым тоном, но химик перебил его:
— Простите, доктор, я и без того знаю, что он абсолютно ненормален психически. Но у него есть… хоть мизерный шанс на исцеление? — Анатолий Антонович словно молил своего палача об отсрочке казни. — Хотя бы?..
— Я не знаю. — Тот удивленно пожал плечами. — Это ваш сын?
— Нет, но… Просто если он сойдет с ума, мы потеряем великого человека.
Хирург широко раскрыл глаза и перевел взгляд на меня, вероятно, надеясь хоть в моем лице увидеть здравомыслие и трезвое восприятие ситуации.
— Я сделал… это… — губы Светлова, сухие и пепельно-серые, конвульсивно дернулись. — Глупцы… они хотели забрать… меня… меня…
Я посмотрела на врача, потом на Светлова и снова на недоуменно глядящего на меня эскулапа.
— Я знаю, что это ни к чему, — неожиданно для себя самой произнесла я, — но я скажу это просто так, для него, для Светлова. Вам все равно, и это верно, и вы правы. Но мы теряем самого гениального химика двадцатого столетия.
Конечно, врач подумал, что мне и Анатолию Антоновичу самим неплохо пройти клинический осмотр. Но это уже не играло роли, потому что я простилась со Светлячком навсегда. Потому что Светлячок умер, а остался Алеша Светлов, больной деменцией мальчик с серым старческим лицом.
Зато машина Кирсанова оказалась цела — просто удивительно! — и я отогнала ее на стоянку. Пришлось ломать зажигание.
Затем я заехала к Вишневскому-старшему и заявила, что дело закончено. Убийцы его сына найдены, и их уже постигла кара. Перед визитом к Вишневскому я рассталась с Анатолием Антоновичем, пообещав, что его непутевый отпрыск в самом скором времени вернется в лоно любящей семьи. Всегда добродушный ученый при этом сжал кулаки и довольно замысловато выругался, и я поняла, что незадачливого пьянчужку Хоенца ждет весьма теплый прием.